Еврипид и его трагедийное творчество: научно-популярные статьи, переводы

При этих условиях можно смело спросить себя: не имело ли и похищение Аполлонова стада такого же серьезного, «прототипического» значения? Не хотели ли аркадцы выставить своего бога и чиноначальником скотоводства, т. е. той отрасли труда, которой они жили до позднейших времен в своей гористой, неудобной для земледелия стране? Мы всматриваемся в важное для этого вопроса место, в разговор Гермеса с матерью Маей… Но нет, мы видели, что текст здесь испорчен, решающее слово bukoleein введено путем конъектуры. А с другой стороны, Гермес еще до похищения тех коров обтягивает новоизобретенную лиру воловьей шкурой – итак, коровы и скотоводство существовали в Аркадии и до него. При таком положении дела приходилось отказываться от прототипического толкования похищения Гермесом Аполлонова стада и видеть в нем грубоватый символ конкуренции между Аполлоном и Гермесом как обоими пастушескими богами Пелопоннеса, пришлым и местным, – что я и сделал в 1905 г. в своей статье «Гермес Трижды-Величайший»[67]. По-видимому, аркадцы горой стояли за своего родного бога и не прочь были посрамить его конкурента: «уже, конечно, если Аполлон собственного стада досмотреть не мог, то было рискованно доверять ему другие».

Останемся ли мы при этом толковании и теперь, после нового материала, которым мы обязаны новонайденной драме Софокла? Посмотрим – и для этого обратимся к анализу этой последней. Мы можем это сделать теперь же, так как промежуточных звеньев между гомерическим гимном и «Следопытами» в греческой литературе не имеется.

III

Чтобы использовать гомерический гимн для драмы, Софоклу, связанному единством места, пришлось прежде всего упростить его топографическую пестроту. Колыбель младенца-бога находилась в пещере аркадской Киллены; коров он похищает под пиерийским Олимпом между Фессалией и Македонией, прячет их в элидском Пилосе, попутно останавливаясь в беотийском Онхесте. Тот же путь совершает и разыскивающий свое стадо Аполлон. Софокл должен был сделать выбор между этими местностями; по весьма понятной причине он остановился на Киллене.

Итак, действие происходит перед пещерою Киллены, на склоне горы. Этим заодно дана та обстановка, в которой поэт сатирической драмы более всего нуждался. «Сатирическая сцена, – говорит Витрувий, – украшается деревьями, пещерами, горами и прочими элементами дикой природы, изображаемыми так, как это делают пейзажисты (topiarii)». На основании этого свидетельства, к слову сказать, и предложено в моем переводе описание сцены; иллюстрациями могут служить помпеянские ландшафты.

Первым выступает Аполлон с объявлением о пропаже своего стада и о награде тому, кто укажет похищенное и похитителя, – как это нередко делали в греческих городах глашатаи. Конечно, появление бога именно на Киллене требовало объяснения, которое он и дает: оказывается, он уже давно странствует, разыскивая свое стадо, так что его теперешнее объявление – только одно из многих. Интересно, что исходный пункт этих странствий не совпадает с гомеровским: там им был пиерийский Олимп, между Македонией и Фессалией, здесь Аполлон прежде всего «переходит во Фракию». Откуда? Так как он оттуда направляется в Македонию, то, по-видимому, с востока, из Троады через Геллеспонт. Можно ли отсюда заключить, что Софокл признавал происхождение культа Аполлона из Трои?

Объявление Аполлона обращено к божествам и людям дикой горной природы; последние разделяются на овчаров (poimenes), земледельцев и (по блестящему восстановлению Виламовица) угольщиков. Волопасы отсутствуют. Поручаем пока это обстоятельство вниманию читателя; мы воспользуемся им в свое время.

На объявление Аполлона откликается Силен; он предлагает ему услуги свои и своих детей-сатиров, исключительно из дружбы, разумеется… а впрочем, к награде он тоже неравнодушен. Так-то сатиры самым непринужденным образом введены в фабулу гомерического гимна. Там Аполлон сам выслеживает своих коров; здесь он эту низменную работу поручает этим низменным божествам, которые и являются в нашей драме в роли «следопытов». Нет спора, что это было очень счастливым изменением старой фабулы в соответствии с потребностями сатирической драмы.