Дриё после этого разочарования удаляется в редакции коллаборационистских изданий и отныне снова как публицист выступает за европейское сотрудничество. Подобно ему поступают также Ребате и Бразильяк в журнале «Je suis partout». Именно Бразильяк в марте 1942 года по поводу конференции в Брюсселе требует «новой Франции» в «новой Европе» и страстно желает прекращения все никак не прерывающегося цикла взаимной немецко-французской бойни.
Как и Ребате, Дриё публикуется в журнале Бразильяка. Несмотря на это, он становится также членом другого интеллектуального кружка, который формируется вокруг журнала «La Gerbe» («Сноп»), Альфонса де Шатобриана (1877-1951): Le Groupe Collaboration (полностью: «Groupement énergies françaises pour l'unité continentale», в 1945 году Дриё вошел в ее почетное правление, помимо него в нем были также поэт Абель Бонар (1883-1968) и государственный секретарь правительства Виши Фернан де Бринон (1885-1947) – прим. автора). Эта группа выступает за объединенную Европу на националистической и социалистической основе, где будут преодолены вездесущие национальные эгоизмы.
При этом Шатобриан доверяет своему дневнику:
«Момент для возрождения Европы наступил. Мы должны заново начать преобразовывать себя. Посреди инертности других наций Германия дает нам неопровержимое доказательство пылающей жизненной силы. Без Германии Европа – это только улица, открытая всем вторжениям будущего».
Но впоследствии коллаборационизм, напротив, развивается в улицу с односторонним движением, так как Германия в эти трудные военные времена не испытывает интереса к ищущей себя фашистской Франции, которая с уверенностью в себе предъявила бы претензии на свою роль в «новой Европе». Правительство немецкого Рейха слишком озабочено военным обеспечением безопасности оккупированных стран, чтобы в разгар войны задуматься о европейском преобразовании, которое, во всяком случае, можно обсуждать и осуществлять в мирные времена.
Дриё реагирует разочарованно, так как он считает, что правительство Рейха находится в плену национально-шовинистического великодержавного мышления, и полагает, что Гитлер не осознал, что в век мировоззренческих войн границы между странами уже не играют никакой роли при выборе союзника. Не только фашисты в Париже все больше разделяют это убеждение, но и готовые к переговорам политики свободной зоны. История сохранила замечание заместителя премьер-министра Виши Пьера Лаваля, которое он сделал в беседе с Гитлером: «Вы хотите выиграть войну, чтобы создать Европу – вы должны создать Европу, чтобы выиграть войну». Однако Лаваль не понимает – или в данном случае не высказывает это из вежливости – что Гитлер до сих пор не представил четкую европейскую программу. Так это останется и до конца войны, сохранилось лишь несколько расплывчатых идей о «Пангермании», которая должна быть создана после войны. Даже в самой национал-социалистической верхушке рассуждения о «новой Европе» остаются малоконкретными. Единственный положительный вклад в дело Европы из кругов НСДАП исходит потому также не от Гитлера, Гиммлера или Геринга, а от рабочего кружка северогерманских и западногерманских областей (Arbeitsgemeinschaft der nord- und westdeutschen Gaue, AG Nordwest) во главе с Грегором Штрассером (1892-1934). Этот кружок внутри НСДАП разрабатывает нормативный проект к новой программе партии, который в плане европейской политики предусматривает таможенный союз со Швейцарией, Венгрией, Данией, Нидерландами и Люксембургом. Этот союз должен стать первым этапом к образованию «Соединенных Штатов Европы», ядром и движущей силой которых была бы Великогерманская империя.
Проект сторонников Штрассера не смог победить и так и остался единственным существенным продвижением в сторону Европы внутри всего национал-социалистического движения. Знаток европейских стремлений к объединению во время Второй мировой войны Ганс Вернер Нойлен пытается на основе статей и речей Адольфа Гитлера доказать, что Европа в представлениях немецкого вождя могла существовать, по меньшей мере, как великогерманская империя, где немецкий народ вместе с фламандцами, датчанами, норвежцами, шведами и другими германскими народами жил бы в отделении от славянских и романских народов, которые, во всяком случае, имели бы право создать свои маленькие и зависимые от Германии государства-сателлиты.
Катастрофа под Сталинградом (1942/1943) представляет собой важную веху в европейской политике Рейха. Немецкие вожди в 1943 году понимают, что строгое ограничение агитации лишь на германские компоненты больше не может высвободить новые, другие силы (не немецкого происхождения – прим. перев.), и потому «Европа против большевизма» становится новым боевым призывом геббельсовской пропаганды; сам Гитлер неодобрительно высказывается о применении понятия Европы в данном контексте.