Мантелл был врачом, но так активно занимался палеонтологическими изысканиями, что его медицинская практика пострадала. В надежде на лучшую долю он переехал в Брайтон, что на южном побережье Англии, однако вскоре оказался в нищете и был вынужден продать свою коллекцию окаменелостей Британскому музею, где позиции Оуэна уже были весьма сильны[161]
. Мантелл просил 5000 фунтов, а получил 4000 – поистине низкая цена для сделки, обязавшей передать плоды всех его палеонтологических трудов в распоряжение конкурента. Однако неприятности Мантелла на этом не закончились. В 1841 году с ним произошел несчастный случай: он упал с сиденья повозки, запутался в вожжах, и его поволокло по земле, в результате чего он повредил позвоночник[162]. Чтобы справляться с непрекращающимися болями, Мантелл начал принимать опий, от передозировки которого и умер в 1852 году. Поврежденный фрагмент его позвоночника подлым образом попал в Королевский колледж хирургов, где присоединился к динозаврам Мантелла в качестве одного из оуэновских трофеев.Оуэн с ходу отверг дарвиновскую теорию эволюции – возможно, отчасти по той причине, что был не только блестящим анатомом, но и изворотливым политиком. Каким-то образом его научная репутация пережила даже упертую приверженность креационизму. На деле ужасная правда состоит в том, что Ричарду Оуэну, кавалеру ордена Бани, члену Лондонского королевского общества и Королевского микроскопического общества, президенту Британской ассоциации содействия развитию науки и любимцу знати, все фактически сходило с рук. В течение 90 лет – до 2008 года – его статуя занимала почетное место на главной лестнице лондонского Музея естественной истории. А позвоночник Мантелла томился в стеклянной банке в Королевском колледже хирургов до 1969 года, когда его уничтожили, чтобы освободить место[163]
.Оуэн воображал, что знает внутреннее строение всех существ на планете, но окаменелости, найденные Спраттом около Салоник, заставили его пересмотреть свои исследования. Ученый заключил, что 13 костей Спратта могут принадлежать исключительно гадюке. Смущало только то, что, судя по размеру, эти кости остались от существа минимум трехметровой длины. Чтобы объяснить это, Оуэн обратился к классике:
Классический миф, воплощенный в стихах Вергилия и мраморе Лаокоона[164]
, говорит, что древние поселенцы Греции имели представление о змеях по меньшей мере такого же размера… Но в соответствии с современными знаниями и всеми зоологическими свидетельствами такая змея… должна считаться вымершим видом 142.Останки существа, похожего на крупную и опасную гадюку, Оуэн назвал
Трудно поверить, что Британский музей мог потерять такую важную окаменелость, как
Отложения, в которых сохранилась эта кость, сформировались в древнем озере, которое, если судить по ископаемой пыльце, было окружено редколесными лугами. Ископаемая фауна, обнаруженная рядом с останками змеи, напоминает характерную для сезонно-сухих частей современной Северной Индии, включая вымерших лошадей, свиней, кроликов, обезьян, сухопутных черепах и гигантского павлина 144
. Хотя позвонок сохранился не целиком, исследователи заключили, что лаофис был самой крупной из когда-либо существовавших гадюк. Вероятно, это чудовище было близким родственником настоящих гадюк (родМасса трехметрового лаофиса, по оценкам, составляла 26 килограммов, что в два с лишним раза больше массы королевской кобры, крупнейшей из ныне живущих ядовитых змей 145
. Чем питалась эта огромная гадюка? Современные носатые гадюки едят млекопитающих (в основном грызунов), птиц и ящериц. Лаофис, возможно, употреблял в пищу обезьян, кроликов и гигантских павлинов. Все, что мы можем сказать с уверенностью, так это то, что на заре плиоцена в Европе жила самая большая из когда-либо существовавших ядовитых змей.