Европейская герилья. Партизанская война против НАТО в Европе

Райндерс: Мы имели связь с Урбахом, но от одного железнодорожника мы получили информацию о том, что Урбах является осведомителем Ведомства по охране Конституции (БФФ). За это он якобы и вылетел с железной дороги. Позднее он приставал к Бомми по поводу его наркобизнеса. Он уверял, что может задешево достать 10 кг наркоты. После этого все, кто имел с ним дело, отдалились от него. То, что он позднее стал очень активным, связано с нашими конкурентными отношениями с RAF. Дело в том, что, как полагала RAF, мы сильно интересовались оружием Урбаха, а наше предупреждение о том, что он является осведомителем БФФ, мы сделали якобы для того, чтобы сделать Урбаха в глазах RAF непартнероспособным. Они получили очень достоверное предупреждение, но Малер(4) не принял это всерьез. Он, как я думаю, решил и дальше поддерживать с ним контакт. Это была роковая ошибка.

Таким образом, получилось так: Берни и я спрятали в доме взрывчатку (эту смесь с клеем), а потом просто забыли о ней. Затем взорвалась бомба в доме еврейской общины. Я тогда посчитал это совершенно бессмысленным. Но брату Берни стукнуло в голову, что это могла быть та же самая смесь, что и у нас, – и он сообщил буйволам. За сообщение информации по этому взрыву было обещано вознаграждение в 50 000 марок. Буйволы пришли к нам и нашли две большие упаковки. Вероятно, это была похожая смесь. Но я не думаю, что та же самая. В одной упаковке была смесь клея и сорной травы, в другой – смесь сахарной пудры с травой. Во всяком случае, буйволы нас обыскали. Брат Берни знал, чем мы с Берни занимались. Они искали Бомми, Берни и Бэра. Буйволы сначала не знали, кто такой Бэр, а это была моя кличка. Они нашли фото со мной и Берни, которое сделал один знакомый фотограф. Это фото обошло все газеты. И тут уже ничего нельзя было поделать. До сегодняшнего дня неясно, кто сделал этот взрыв. Это одна из тех вещей, которые я совершенно не понимаю. Один раз на допросе Малер(4) выдал, что эту взрывчатку под дом общины подложил Урбах, но я ему не верю. Думаю, что это была отговорка Малера, чтобы хоть что-то спасти.

А могло быть и так: это могли быть некоторые из тех, кто тогда в Иордании общался с палестинцами, а там им вбили в голову убеждения о преступлениях Израиля, и те получили от них взрывчатку. А левые здесь были воспитаны в таком духе дружбы с Израилем. Поэтому и была сделана такая бессмысленная акция, но как было на самом деле, я не знаю. Во всяком случае, мы стали известны, буйволы нас искали. Было бы ошибкой считать, что люди, которые нас знали, говорили, что они нас не знают. Но тогда никому не приходило в голову откровенничать с буйволами.

Херманн: А что с братом Берни?

Райндерс: Ну… выродки существуют всегда.

Это было в октябре – ноябре 1969 года. Мы были в подполье, прятались у друзей, которых мы знали по «Парку» и другим забегаловкам. После Моабита нас поместили в следственный изолятор. Это был совсем будничный арест, как можно было себе представить. В квартиру зашли два буйвола, спрашивают: «Вы такие-то?» Мы: «Нет». А у нас не было даже документов. Мы сидели в полицейском участке и могли бы давать другие показания. Буйволы были довольно дружелюбны до тех пор, пока не узнали, кто мы такие. Они заперли нас в камере, затем мы познакомились с тюрьмой Моабит. В камере на стене был громкоговоритель, который включали три раза в день, насколько я помню: утром, в обед и вечером с восьми до девяти.

Херманн: Вам вещала RIAC (американское радиовещание в Западной Германии. – Б. Е.)?

Райндерс: Нет, хуже… Как это называлось?

Фрич: Estrongo Nachama (радиовещание «Новой синагоги» в Западной Германии. – Б. Е.).

Райндерс: Да, каждую пятницу. В это время как раз проходила реформа пенитенциарной системы. Тогда были ликвидированы старые кутузки. Тогда мы могли, например, уже ходить по кругу вдвоем, в то время как раньше ты ходил только один и не имел права разговаривать с заключенным перед тобой и сзади. Буйволы тогда разговаривали на таком языке, что я вообще не мог врубиться: что это за тон? Первые три дня я вообще не понимал, что происходит.

Фрич: В течение дня нельзя было лежать на кровати. Были такие откидные кровати, которые высоко закреплялись. Если ты днем ложился на кровать, они заходили – ты должен был встать и закрепить кровать наверху затвором.

Райндерс: Когда они входили, ты должен был подняться с табурета, встать к стене, назвать свое имя и регистрационный номер.

Херманн: Что такое регистрационный номер?

Фрич: Это преходящий номер, который дается задержанному при его регистрации.

Райндерс: Там уже были первые политические. Например, Георг. Буйволы ругались: «Эти длинноволосые нарушают нам тут весь порядок!» Политические, конечно же, не хотели поддерживать такой порядок.