Европейская мечта. Переизобретение нации

Расширяя борьбу Бронштейна против забвения в израильском обществе, его группа регулярно предлагает экскурсии в Иерусалим и другие города. Тем самым с годами сформировалась новая мемориальная практика. Эти памятные экскурсии задуманы не как политические демонстрации, а как перформанс[376]. Йифат Гутман подчеркивает их артистический характер[377]. Смысл экскурсий и туристических прогулок в том, чтобы восстановить память о населенных пунктах, стертых и удаленных с официальных карт. Посетив то или иное место, группа устанавливает рядом с новым топонимом на иврите указатель с прежним арабским названием. Таким способом активисты памяти надеются привлечь внимание к стертой палестинской предыстории современных израильских городов и деревень. Эти прогулки памяти обращены прежде всего к чувствам и эмоциям. Они включают в себя воспоминания о палестинских изгнанниках и посредством песен, рассказов и манерой чтения побуждают думать об уничтоженной истории страны. Эти прогулки меняют восприятие и тем самым закладывают основы для общего будущего в общем географическом пространстве[378].

В экскурсиях принимают участие до ста человек. В них встречаются палестинцы и израильские евреи. Так в довольно сегрегированном обществе между ними возникают личные контакты и распространяется знание о Накбе. Это замечательные шаги, но возникает вопрос, как эту работу памяти перевести в более крупный политический проект, чтобы начать интеллектуальные, социальные и политические перемены. К сожалению, в настоящее время нет признаков того, что дальнейшие шаги этого мирного проекта будут реализованы. События развиваются, скорее, в противоположном направлении. В марте 2011 года Кнессет принял «закон о Накбе», который укрепил национальный миф Израиля и криминализировал память об изгнании палестинцев. Закон о национальном государстве, принятый в 2018 году, также ясно указывает на то, что политическая идентичность государства не допускает пересмотра учредительного мифа. В результате о преступлениях, таких как резня в Дейр-Ясине на северо-западе Иерусалима, в Галилее или деревне Тантура, нельзя говорить публично. Запрещены и научные исследования; нельзя употреблять такие слова и выражения, как Накба, «палестинские беженцы», «еврейские поселения»[379]. Так избавляются от фактов и вопросов, которым нет места в национальном дискурсе.

Но есть и свидетельства того, что молодое поколение задается новыми вопросами. Тому пример – документальный фильм Mirror Image («Зеркальное отражение») Даниелле Шварц[380], получивший несколько премий на международных кинофестивалях. Фильм рассказывает о тайнах и молчании трех поколений одной израильской семьи. Режиссер сняла разговор со своими бабушкой и дедушкой, в котором попытается разгадать тайну происхождения огромного зеркала, явно выделяющегося среди мебели в их квартире. Ясно лишь одно: зеркало не фамильная ценность. Дедушка и бабушка, которые детьми были вынуждены бежать из Европы и добрались до Палестины в начале 1930-х, никак не могли привезти с собой крупногабаритную мебель. Отвечая на «инквизиторский» вопрос внучки, дед, не вдаваясь в подробности, рассказывает о находке этого зеркала в палестинской деревне Зарнуга, куда он попал в 1948 году. Однако мы узнаём, что детство деда прошло неподалеку от палестинской фермы, где он охотно проводил время, играя с животными и детьми. Разговор о зеркале становится важным сообщением о семейной тайне всей нации. В этом межпоколенческом диалоге внучка, бабушка и дедушка пытаются найти общий язык, чтобы прийти к общей версии табуированной истории. Было ли зеркало приобретено после войны законным образом или же отобрано? Такие слова, как «грабить», «мародерствовать», «забирать» или «покупать», произносятся лишь как возможные варианты. «Все-таки „забирать“ звучит лучше, чем „грабить“, – говорит бабушка. – Мы ничего не отрицаем, но сами к этому не причастны». Этот разговор спустя десятилетие возвращает в семейный круг нечто глубоко забытое и замалчиваемое.

Преодоление продолжающегося и обостряющегося конфликта невозможно без изменения национальных нарративов и их взаимного сближения. Это «требует от палестинцев готовности узнать о Холокосте ‹…›. А от евреев это требует готовности узнать о Накбе»[381]. Если эти две перспективы сблизить с травматической историей насилия, то можно надеяться, что будет преодолен разрыв и возникнет основа для более мирного будущего. Однако упорное забвение с одной стороны и страстное памятование с другой лишь обостряют чувство несправедливости и тем самым усугубляют травму жертвы. Намерением основателей «Зохрота» было отнюдь не вредить своей нации, а служить ей. «Тот, кто наблюдает за арабо-израильским конфликтом, длящимся уже семьдесят лет, все больше убеждается, что проблему не удастся решить до тех пор, пока его участники безоговорочно и полностью не признают друг друга»[382].