В этом горизонте ожидания Хайдеггер обрел ряд понятийных оппозиций, которые безупречно разграничивают «добро» и «зло» и, таким образом, четко обозначают линию фронта между врагом и другом. Абстрактно-метафизический язык Хайдеггера создает непримиримое противоречие между полюсами. Себя он видит «пастырем бытия» и «нового человечества»[507]
. Этот образ жизни и существования он описывает как немецкий, аутентичный, связанный с землей и родиной. На другом полюсе его дихотомии находится не просто внешний враг, а европейский Запад, иными словами, мир и история, в которых живет Хайдеггер, но которые он воспринимает как враждебные и неустанно изобличает. Этот европейский Запад он объявляет банкротом, ибо тот веками шел ложным путем и уже давно утратил связь со своими фундаментальными ценностями. Чтобы показать Запад фундаментальным врагом, Хайдеггер концептуально разделяет «западную культуру» и «западную цивилизацию» и тем самым изобретает «немецкую традицию», которая больше не имеет ничего общего с западной историей Англии, Франции, не говоря уже о США. Философию Хайдеггера питают антагонизм и ресентимент, она нацелена на возбуждение и транслирует чувство угрозы и страха. Тех, кто верит, что все в порядке и идет своим чередом, он считает заблудшими и объясняет им, что они на самом деле жертвы злого демона и всепожирающего чудовища. Таинственный враг – это не что иное, как сама западная цивилизация, которой он придумывает новое название: «Не-сущность» (Unwesen»). С этого момента он окружает ее все новыми определениями: делячество (Machenschaften[508]), нигилизм и «счетно-расчетное мышление», которые погубили Запад[509]. Иногда Хайдеггер говорит о «субъектности», иногда о «воле», «власти» и «бюрократии» – все это разные названия сил, получивших контроль над европейцами. В другой раз он высказывается более определенно о «распространении голой рациональности и расчетливости, которые ‹…› нашли себе прибежище в „духе“». Еще конкретнее становятся высказывания в «Размышлении VIII» в так называемых «Черных тетрадях», которые увидели свет в 2014 году и потрясли «цех» Хайдеггера. Здесь он прозрачней, чем обычно, высказывается о евреях и еврействе: «эта жесткая ловкость, сноровка в исчислениях и спекуляциях, во всяческом хаотическом вмешательстве, на чем и покоится утрата мира в еврейском начале». Говоря о евреях, он неоднократно подчеркивает их «беспочвенность, которая ни к чему не привязывается, все делается только поставленным [себе] на службу». Эти высказывания не были оригинальными для того времени, они воспроизводили стереотипные суждения о евреях и не нуждались в объяснениях в 1930-е и 1940-е годы, поскольку были всем сразу понятны. Даже сегодня не нужно быть специалистом по Хайдеггеру, чтобы понять, что, говоря о технической рациональности, разрушающей Запад до самых основ, он подразумевает не французов, англичан или американцев, а клеймит именно евреев как участников мирового заговора. Кстати, как великолепный знаток греческой культуры и истории, Хайдеггер должен был знать, что истоки расчетливого мышления находятся не в иудаизме, а в древнегреческой или даже месопотамской культуре; достаточно вспомнить о Вавилонской башне и бюрократии, древнегреческом алфавите или теореме Пифагора – ничто из этого не принадлежит еврейскому наследию.