Европейская мечта. Переизобретение нации

Савой понимает культуру как процесс и развитие отношений, которые осуществляются посредством обмена, трансферов, истории взаимосвязей, мобильности и миграции. Европейская культура вновь и вновь проникает в самые отдаленные культурные пространства потому, что она наделена особой волей к власти, завоеванию, исследованию и усвоению. Аллегория этого верховенства европейской культуры для Савой – статуя Жана-Франсуа Шампольона, египтолога, расшифровавшего иероглифы: ученый, погруженный в раздумья, сидит перед зданием Коллеж де Франс и, как укротитель хищников, попирает ногой разбитую голову египетского фараона. Бенедикт Савой предлагает «продумать еще непродуманное о культурном наследии и европейских музеях». Вот почему для нее экспонаты колониальных музеев имеют не только блистательный фасад, но и оборотную «теневую и мрачную сторону», которая «отмечена символическим или реальным насилием» (с. 28). Оборотной стороной европейской гордости за находки, открытия и победы она считает историю экспроприаций; Савой объединяет обе стороны – обогащение и ограбление, приобретших и утративших – в единую историю, каковой она и была когда-то.

Отталкиваясь от этой познавательной и моральной позиции, Бенедикт Савой разрабатывает свой проект и программу будущего культурного наследия. Здесь она касается тех уроков, которые европейцы извлекли из собственной истории: «Хорошая весть заключается в том, что мы наделены сочувствием, родившимся из истории вражды между нашими нациями, которую с трудом удалось преодолеть после Первой мировой войны. Мы в силах понять скорбь, гнев или ненависть тех, кто живет далеко, на других географических широтах, кто беднее и слабее нас и кто оказался в прошлом жертвой „интенсивной поглощательной способности“ нашего континента» (с. 50). Исходя из этого, можно «вновь связать экспонаты наших музеев с историей их происхождения – и с людьми, живущими ныне там, где эти экспонаты находились раньше» (с. 54). Только сквозь призму этой истории нам может открыться «взгляд на общее будущее мирового культурного наследия». Об этом будущем необходимо говорить «с людьми из всех регионов мира, откуда к нам прибыли экспонаты», потому что «нам есть чему учиться у тех, кто так обогатил нас» (с. 57).

Понятие «shared heritage» приобретает тем самым новый смысл, выходящий далеко за европейский горизонт, а музеи – новые стандарты диалогической памяти, общего сохранения и почитания культурного наследия.

Эпилог

Между 1945, 1989 и 2015 годами Европа трижды менялась коренным образом, поэтому каждый раз перед ней возникали новые задачи, возможности и вызовы. Так, во времена холодной войны на первом плане стояли примирение и взаимное сближение вдоль западных границ, а в Германии – развитие демократии. Два первых урока истории – обеспечение мира и демократия – были усвоены сразу после Второй мировой войны и позднее обновлены в новых исторических обстоятельствах. Падение Берлинской стены и крушение Восточного блока ознаменовало собой второй исторический этап. Исторический шанс, который получили западные страны после «горячей» Второй мировой войны, теперь, по окончании холодной войны, выпал и странам Центральной и Восточной Европы.

Но не все уроки, извлекаемые из истории, актуальны всегда. Некоторые пришлось пересмотреть, как, например, урок, о котором после 1945 года говорил Черчилль, предлагая подвести жирную финальную черту под историей насилия во Второй мировой войне и избрать целительное забвение. Оно помогло восстановить и сплотить Европейское сообщество, но это произошло за счет жертв Холокоста, которые, как, например, Жан Амери в Германии, не нашли никакого отклика в обществе. Лишь спустя полвека в Стокгольмской декларации (2000) память о Холокосте стала обязательной и объединяющей (западные) страны – участницы ЕС. На Западе и на Востоке ледниковый период памяти завершился с окончанием холодной войны. История проснулась на Востоке, написал тогда Франк Ширрмахер[236], а с ней вновь возникли национальные истории государств, которые на протяжении сорока лет подавлялись советским интернационализмом. В центре этих историй, как свидетельствуют исторические музеи Таллинна, Риги, Вильнюса, Будапешта или Варшавы, находилась, прежде всего, травма ГУЛАГа и сталинских репрессий. На Западе открытие восточноевропейских архивов способствовало восстановлению неудобной исторической правды, дало новый импульс научным исследованиям и инициировало работу исторических комиссий, изменивших ряд национальных нарративов. В ходе новой конфронтации с историей, пережившей полувековое замалчивание, многие европейские страны выработали самокритичное отношение к своему прошлому, символом чего стало новое понятие «мемориальная культура», представленное мной здесь как третий исторический урок.