Европейская мечта. Переизобретение нации

После Второй мировой войны число национальных государств существенно возросло. Если в 1950 году их было 91, то в 1980 году – уже 177, а после падения «железного занавеса» Организация Объединенных Наций (nomen est omen![280]) насчитывала 193 государства-участника. По словам Тиле, за небольшими исключениями «вся планета сейчас покрыта (современными) национальными государствами». Однако он не считает это успехом, напротив, он утверждает, что идея национального государства «в целом ему видится в большей или меньшей степени провальной». Примеров «плохих» государств, как показывает Тиле, – легион, к их числу относится также и большинство государств, возникших после деколонизации. Так же как Виммер и Шиллер, он убежден, «что существующей системе национальных государств не удается найти удовлетворительное решение глобального кризиса с беженцами ни в Европе, ни в других местах», потому что «идея национального государства концептуально несовместима с всеобъемлющей и равноправной интеграцией новоприезжих»[281].

Неудивительно, что Тиле оценивает национальное государство столь негативно, ведь он исходит – нигде прямо не говоря об этом – из модели иллиберального и этнически однородного национального государства. Понятно, что в таком государстве представители других этносов получают статус меньшинства, а потому в лучшем случае ограничиваются в правах и подвергаются дискриминации, а в худшем – их преследуют и уничтожают. Эта эскалация насилия, предопределенная государственной структурой, многократно воспроизводилась в истории, нагляднее всего в Германии, эволюционировавшей от идеи нации в первой половине XIX века до национализма кайзеровской империи и национал-социализма Третьего рейха. Поэтому Тиле предлагает наряду с моделями современного и национального государства третью модель – «демократического конституционного государства». Он признаёт, что все демократические конституционные государства сегодня еще остаются национальными государствами, но видит в этом лишь переходный период. Согласно его тезису, будущее принадлежит демократическому конституционному государству. Оно отличается от национального государства тем, что в нем позицию суверена занимает не народ, не большинство или элита, образующая высшую инстанцию, а конституция. Такую форму государственности Тиле характеризует как «укрощенного Левиафана», противопоставляя национальному государству, «прожорливому Левиафану».

Тиле хотел бы сохранить современное государство, не дать ему раствориться в надгосударственных структурах вроде Европейской республики. Но от национального государства он желает избавиться: «Денационализация демократических конституционных государств – одна из задач, которыми должна заняться современная общая теория права». Денационализация есть нечто иное, чем устоявшееся представление о жизни в постнациональную эпоху. Она означает отделение нации от государства. То, что было соединено, начиная с XVIII века, должно быть, по мнению Тиле, вновь разъединено в XXI веке. При этом нации не следует упразднять, но они должны перестать играть роль центрального элемента, консолидирующего государство, чтобы на одной государственной территории «несколько наций чувствовали себя как дома». Теория государства и права должна предложить альтернативную модель денационализированного конституционного государства, даже если сегодня, как допускает автор, предпосылок для этого немного. Подобно тому как в эпоху секуляризации религия была объявлена частным делом каждого гражданина, в денационализированном конституционном государстве частным делом должна быть объявлена национальная принадлежность[282].

Тиле рассматривает нацию как институт, замещающий религию, превращая тем самым ее в обитель, где сакральное продолжает существовать в секуляризированном мире. Следовательно, речь идет о том, чтобы «вместе с нацией и национализмом удалить из государственной сферы последние реликты сакрального». Безусловно, он сознаёт, что это легче сказать, чем сделать. Он также не может отмахнуться от идеи нации, ничего не предложив взамен; во-первых, потому что она определяет, кто принадлежит к государственной нации, а кто нет; во-вторых, она служит легитимацией; в-третьих, она генерирует чувство сопричастности и солидарности. Поэтому Тиле пытается придумать «альтернативную идею идентификации», которая возьмет на себя эти задачи нации. История, которая постоянно фальсифицируется в национальных нарративах, больше не должна в будущем играть никакой роли. Тем самым с повестки снимается целый комплекс исторической политики и мемориальной культуры. Легитимность демократического конституционного государства будет определяться уже не «оглядкой на прошлое», а настоящим и ближайшим будущим. Принадлежность же к государству должна свестись к «легко усваиваемым признакам» (erlernbare Merkmale), чтобы проблемы иммиграции можно было решать прагматично[283].