Европейские мины и контрмины

— Организация постепенно распространяется, — отвечал Конти, — рабочие секции примыкают одна к другой, они образуются под именем взаимной помощи и опоры, касс для больных, даже под предлогом устройства библиотек для обучения и наставления, а все эти секции сливают в род международного гроссмейстерства. Но нет во Франции ни одной секции, в которой не был бы членом один из наших агентов. Я уже представлял вашему величеству обзор движения; с того времени организация и наше влияние на неё сделали успехи, и я предполагаю представить вам, государь, подробные списки. Невидимыми нитями мы управляем врагами всех высших классов и можем во всякое время действовать на последних полезным и благотворным страхом.

— Превосходно, превосходно, мой дорогой Конти, — сказал император, потирая руки, — очень рад, что вы вполне понимаете мои мысли — страх революции должен непременно убеждать европейские кабинеты и Францию в необходимости империи, которая одна только может избавить от угрожающей опасности. — Лицо его приняло серьёзное выражение; он продолжал: — В сущности, это не маккиавелистическая игра, но честная и истинная политика, потому что я, не иначе, как только овладев этим непокойным элементом, могу сохранить общественный порядок и не допустить четвёртого сословия до страшного революционного взрыва, которым обыкновенно сопровождается революция третьего сословия. Только правильное понимание и надзор за этим движением могут удовлетворить его справедливым требованиям и в то же время предупредить находящиеся под угрозой классы, чтобы они не содействовали ниспровержению порядка и власти. Однако же, мой дорогой Конти, — продолжал он после краткого молчания, — я хотел бы, чтобы мои добрые парижские буржуа не увлекались чрезмерно внешней политикой и чтобы разрешение люксембургского вопроса, какое окажется необходимым сообразно обстоятельствам, было принято ими так, как я того желаю. Пресса сделает своё дело, но, во всяком случае, было бы хорошо освежить немного благодарность к императорской власти, которая всё содержит в порядке и охраняет. Нельзя ли, — сказал он с тонкой улыбкой, поглаживая медленно бородку и искоса взглянув на Конти, — выпустить на сцену красный призрак? Но тихо и не в ужасающей форме, чтобы не испугать иностранцев и не расстроить выставки? Главное, призрак должен знать слово, по которому обязан исчезнуть.

— Я уже думал об этом, государь, — отвечал Конти. — Вашему величеству известно, как я проникнут целесообразностью идеи напоминать парижанам в те минуты, когда внешняя политика может вызвать злую критику, про их внутренние проблемы и про необходимость сильного правительства. Я думаю, — продолжал он, — легко можно сделать это теперь, во время выставки: портные будут завалены работой, потому что все приехавшие сюда иностранцы захотят пошить себе платье в Париже; между подмастерьями и работниками уже явилось неудовольствие на то, что весь барыш достаётся хозяевам и магазинам; небольшая помощь недовольным приведёт в результате к стачке портных.

Наполеон рассмеялся.

— Превосходно, превосходно! — вскричал он. — Париж грозит лишиться одежды — какая тема для прессы, как и фельетонов — ни о чём больше не станут говорить!

— Забастовка должна произойти в тот момент, когда окончится люксембургский вопрос, — заметил Конти, — никто не вспомнит о нём, все будут заняты вопросом о жилетах и панталонах!

— Но мы вполне останемся господами движения? — спросил император с некоторым опасением.

— Вполне, государь, — отвечал Конти, — ваше величество может продлить его, сколько угодно, затем вмешается правительство, хозяева увеличат плату, рабочие будут довольны этим, хозяева обрадуются, что не пришлось черезмерно прибавлять заработки, Париж будет счастлив, что избавился от опасности ходить в наряде Истины, весь мир останется благодарен вашему величеству, и иностранцы заплатят за всё. Между тем Люксембург и вся внешняя политика оттеснятся на второй план и выйдут из моды.

— Итак, — сказал Наполеон, продолжая смеяться, — устройте мне этот вопрос портных. Однако нити всех этих движений рабочих всё ещё сходятся в Пале-Рояле?

— Да, государь, — отвечал Конти.

— Надобно постараться, — сказал император, — чтобы сходящиеся там нити не были руководящими и чтобы мой дорогой кузен, посвящающий свой досуг мелким беседам злоумышленного свойства, не мог наделать настоящих бед.

— Ваше величество может быть вполне спокойно, — заявил Конти, — фитиль, находящейся в Пале-Рояле, не приведёт к пороховому магазину.

— Хорошо, — сказал император, — приготовьте же всё, но не слишком рано: люксембургская конференция должна сперва достигнуть известного пункта. До свидания, мой дорогой Конти, — продолжал он с ласковой улыбкой подавая руку, — и впустите странного англичанина.

Конти ушёл, и почти вслед за тем камердинер отворил дверь мистеру Дугласу.

Последний вошёл в кабинет императора с той же прямой, самоуверенной осанкой, с какой стоял перед фон Бейстом.

Он приблизился к императору на несколько шагов, наклонил голову и замер неподвижно, устремив на императора косящий взгляд.