Европейские мины и контрмины

— Да, её, — сказал Наполеон, — она ловка и полезна?

— Чрезвычайно ловка, — отвечал Пьетри. — Оказывает большие услуги и умеет избегать всякой видимости политической деятельности.

— Напишите же ей, что мне весьма важно знать в точности, что станет делать там этот мистер Дуглас, с кем будет видеться и, если возможно, о чём будет говорить с политическими лицами и как сильно его станет поддерживать австрийское посольство. За ним нужно строго присматривать.

— Будет исполнено, государь, — отвечал Пьетри.

— Имеете вы доступ в английскую прессу? — спросил он.

— Конечно, государь, — отвечал личный секретарь. — «Кроникл», «Геральд»…

— Мне была бы приятнее газета, в которой никто не мог бы заподозрить здешнего влияния, — нельзя ли «Дейли Ньюс»?

Пьетри задумался.

— И это можно сделать, — сказал он, — лишь бы предмет не имел исключительно французского интереса.

— Нет, нет! — воскликнул император. — Вы знаете, — продолжал он, ещё ближе подходя к Пьетри и несколько понижая голос, — вы знаете, что я высказал Петербургу несколько обширные идеи относительно Востока, но теперь не желаю давать им дальнейшего развития, не изменяя, однако, официально и вдруг своего мнения. Вот самая подходящая минута для Англии, чтобы вмешаться и восстать против всякой перемены status quo, чтобы прекратить всякое дальнейшее обсуждение этого опасного вопроса и в то же время стать ненавистной в глазах петербургского кабинета, как это уже случилось с фон Бейстом, — прибавил он, улыбаясь.

— Понимаю, — сказал Пьетри, — лёгкая дипломатическая нескромность…

— Но которая, по видимости, должна идти из Вены, — заметил император, — или из Берлина, — прибавил он после минутного размышления, крутя усы.

— Потом лёгкий намёк на опасности, которые могут произойти для европейского мира от возбуждения теперь восточного вопроса, — продолжал Пьетри, — намёк на задачу Англии противодействовать России на Востоке… — Император несколько раз кивнул головой. — Английская пресса вспыхнет, а дипломатия сделает своё дело, — закончил Пьетри.

— Напишите статью и покажите мне её на французском языке, — сказал император, — вы полагаете, что её можно…

— Такую статью — без сомнения, — отвечал Пьетри, — и даже сам редактор не заподозрит, откуда она.

— Прочитаем же письма, — сказал император, — но только самые необходимые — я хочу прогуляться.

И сел за свой письменный стол, между тем как Пьетри разложил бумаги, которые держал в руке.

Глава восемнадцатая

Вечер тихо спускался на селение Блехов в ганноверском Вендланде; крестьяне медленно возвращались домой, кое-где загорался огонёк в домах и освещал своим дрожащим светом группы молодых парней и девушек, которые собирались перед дверьми, то смеясь и шутя, то перешёптываясь и разговаривая, и старались продлить по возможности этот час. Потом, медленно и нерешительно пожав на прощанье руку или покраснев и смутившись от шутки, девушки уходили домой, повинуясь призыву, который уже несколько раз раздавался из домов, и вскоре всё погрузилось в глубокое безмолвие и мрак, и только осветившиеся везде окна и лаявшие кое-где собаки говорили о существовании жителей в безмолвном селении.

Но постепенно в бледневшем небе обрисовался стоявший на возвышенности дом оберамтманна со своими деревьями; но в большом здании, которое бывало ярко освещено, когда здесь жил фон Венденштейн, горели теперь очень немногие окна — новый прусский чиновник не имел семейства и жил один со слугой в обширном имении. На другой стороне блестел огонёк в тихом пасторском доме; там сидел пастор Бергер, ведя спокойный разговор с кандидатом Берманом, и мысли его грустно летели к далёким друзьям, с которыми он прожил здесь длинный ряд лет; печально вспоминал он о минувшем, безвозвратно протёкшем времени, но с благодарностью и тихою радостью думал, что новое время, отрывавшее его от дорогих ему привычек, принесло его дочери счастье и весёлую, радостную будущность.

Внутри домов, почти у каждого очага, слышалось в семейных разговорах воспоминанье о прежнем времени; к нему примешивались более или менее гневные порицания новым порядкам, заменившим дорогое сердцу минувшее, и то, что прежде было ежедневным, привычным, приобретало теперь особенную прелесть.

В большом богатом доме бургомистра Дейка ужин почти окончился.