Европейские мины и контрмины

— Да, предполагаю, — сказал граф твёрдым голосом, — и, судя по настоящему положению дел, вижу в том единственное спасение для христианства, церкви и цивилизации. И для того-то я стану работать ревностно и неусыпно, ибо достижение цели будет сопровождаться тяжкой борьбой. Дай бог, чтобы это была только духовная борьба, ибо, когда вмешается оружие, когда планы старого Клиндворта станут реальностью, тогда потоки крови зальют мир.

— Что же скажут в Риме об этом воззрении? — спросил аббат робко и нерешительно. — Вдруг его не одобрят?

— Тогда окончится вторая эра всемирного владычества Рима, — сказал граф мрачно, — тогда легионы нынешнего Рима найдут себе могилу в Германии, как нашли её когда-то гордые войска Вара. Однако я имею сведения, что в Риме по крайней мере предчувствуют, хотя и не осознают ясно значение и положение Германии. Я надеюсь на проницательность Антонелли, надеюсь, что великий и свободный дух святого отца снова воспарит, чтобы в победоносном орлином полёте ввести церковь в новые века света и свободы!

Аббат сложил руки и, словно погруженный в мечты, смотрел на лицо графа, озарённое пророческим сиянием.

— Вы открываете мне видение, которое ослепляет меня своим блеском, — сказал он.

— Да осуществится оно когда-нибудь во славу Бога! — произнёс граф кротко.

Глава двадцатая

В местностях, удалённых от исторического Парижа, которые редко посещаются туристами и неизвестны многим жителям блестящей столицы, в тех местностях, где не слышно стука лёгких изящных экипажей, не видно пёстрых, богатых нарядов, тянется узкая старинная улица, на углах которой прибиты надписи: Rue Mouffetard[50].

Попав на эту улицу, оказываешься словно за сто миль от того блестящего, весёлого и ликующего света, который движется между площадью Согласия и Сен-Мартенским бульваром, болтает, смеётся, смотрит на людей и себя показывает, скользит по пенящейся житейской поверхности, приятно вспоминая вчера, упоительно наслаждаясь настоящим, ожидая с улыбкой завтра.

Там царит радость, мир с увенчанною цветами жизнью, и над всей суетою, над всем трепещущим движением веет дыхание счастливого спокойствия, как лежит солнечное сиянье над колеблющимися цветками весеннего луга, по коему, резвясь, носятся легкокрылые бабочки.

Но здесь, на улице Муфтар, царствует тяжкая борьба с жизнью, которая уступает свои скудные наслаждения только упорному труду. Борьба во всём: борьба сурового, неутомимого труда, который в поте лица добывает свой хлеб, но вместе с тем это и бунт против общественного строя, который так неравномерно распределяет блага жизни. Бунт, переходящий в открытую революцию, когда государственный и общественный барометр показывает бурю, но имеющий характер лукавой скрытности, когда сила власти подавляет бродящие элементы.

Из здешних квартир отправляются ранним утром блузники на фабрики и в мастерские, чтобы заработать хлеб себе и своему семейству; сурово, или спокойно и весело их лицо, смотря по тому, тяжёлая или лёгкая доля однообразной работы досталась им в удел, потому что здесь царит не наслаждение, а необходимость, и благо тому, чья усталая рука сможет отдохнуть, чьё сердце не бьётся тоскливо о пище и крове. Здесь с облегчённым вздохом вспоминают прожитый вчерашний день, здесь в упорной деятельности борются с днём нынешним, здесь помышляют почти тоскливо о дне завтрашнем с его новыми требованиями.

Вместе с рабочими, которые идут на упорную и разнообразную борьбу с жизнью, выползают там двусмысленные и тёмные существа, которые с мрачною ненавистью выходят в блестящий, смеющийся мир наслаждений, чтобы хитростью и лукавством завоевать себе долю в благах жизни, те сердца, полные ожесточения и презрения, те головы, полные хитрости и коварства, которые живут, как полевая дичь, в вечной, беспощадной войне с законом и обществом, преследуемые ищейками и сетями полиции, столь же многочисленными, хитрыми и тонкими, как и многообразная деятельность тех, которых они должны преследовать и ловить.

Здесь живёт народ, истинный народ, со всем его высоким героизмом и со всеми ужасными инстинктами, которые пробираются из глубины ада в человеческую душу. Отсюда выступают те суровые, неумолимые толпы, которые разрушают под звуки Марсельезы королевские дворцы, но убивают того, кто в пыли развалин поднимет и спрячет в карман драгоценный камень. Отсюда вырываются с диким криком те варварские орды, которые, презрительно улыбаясь, идут по трупам, жадно упиваются кровью с беспощадной бешеной ненавистью ко всему, что живёт на вершине счастья, блеска и радости, вырывают сердца из трепещущих тел и, подобно духу-истребителю, проносятся над обществом.

Таковы обитатели местности, где пролегает улица Муфтар. Почти все дома отворены, потому что здесь нечего беречь, и хотя много есть личностей, для которых не существует пределов собственности, однако деятельность их лежит далеко отсюда, в области богатства и роскоши.