Европейские мины и контрмины

Здесь нет великолепных магазинов — простые лавки забираются в подвальные этажи домов и большей частью наполнены старьём или съестными припасами, сообразно потребностям населения. Везде попадаются мелкие таверны, в которых рабочий покупает свой скромный обед, Marchands de vin[51], у которых в низеньких, тёмных каморках пьют сомнительный красноватый напиток, носящий имя вина и обладающий только его хмельной силой, той одуряющею силой, которой ищет человек везде и на всех общественных ступенях, чтобы усилить удовольствие или забыть горе.

В одно предобеденное время, когда в этой местности встретишь только sergents de ville[52], мерно расхаживающих на своих постах, ступила на улицу Муфтар молодая женщина в простой и бедной одежде. На ней было набойчатое платье, старая шаль и шляпка из потемневшей соломы с заношенными бархатными лентами. В руке она держала небольшую сумку, вероятно, заключавшую необходимые вещи. По-видимому, эта женщина пришла искать себе квартиру в этой рабочей местности; она медленно шла и пытливо рассматривала дома, на которых была надпись, гласившая, что здесь сдаются меблированные комнаты; она останавливалась на минуту и обводила взглядом фасад дома и окна этажей, но до сих пор, кажется, не нашла ещё желаемого, потому что шла дальше, не выказывая ни малейшего желания зайти в один из этих домов, которые, правду сказать, были непривлекательны и, судя по удушливому запаху, исходившему из дверей, обещали очень мало опрятности и уюта.

Наконец молодая женщина дошла почти до половины улицы и остановилась перед домом более порядочным и красивым на вид, если только можно употребить эти выражения, говоря о жилищах той местности.

Молодая женщина внимательно осмотрела окна трёх этажей этого узкого дома, взглянула на номер и, как бы решаясь, затем прошла через узкую отворенную дверь на мрачный двор. В комнатке или лавке подвального этажа, у самого входа с улицы, сидел старик, починявший старые сапоги и башмаки всех размеров и форм.

При входе молодой женщины он отвёл глаза от грубого башмака, подошву которого старался скрепить с жёстким и сморщенным передком, и вопросительно взглянул через большие очки, стискивавшие его нос — кроме своего мастерства старик исполнял обязанности привратника в этом доме.

— Кого угодно вам? — спросил он тем равнодушно-спокойным тоном, который свойствен привратникам во всех домах, как в роскошных и знатных, так и в простых.

Молодая женщина робкой походкой подошла ко входу в каморку, в которой работал старик, и скромным тоном сказала: — Мне бы хотелось видеть комнату, которая сдаётся внаём.

Весь свет падал на лицо говорившей, и хотя её наряд вполне соответствовал характеру улицы и дома, однако на физиономии старика выразилось некоторое удивление, когда он увидел нежное лицо благородного греческого типа, кроткий взгляд больших чёрных глаз, полусмущённую улыбку свежих уст; старик как будто почувствовал симпатию и приветливо отвечал:

— В третьем этаже, у мадам Ремон, мадам. Мадемуазель, — поправился он, взглянув на молодое личико пришедшей.

— Мадам, — сказала она, опуская глаза.

Старик кивнул головой.

— Надеюсь, вы найдёте желаемое — здесь хороший, порядочный дом, — и ласковее прежнего поклонился молодой женщине, которая со словами «благодарю вас» повернула к узкой и тёмной, но сравнительно опрятной и хорошо содержимой лестнице.

Достигнув третьего этажа, она позвонила в единственный там колокольчик; через несколько секунд вышла старуха в высоком белом переднике и чепце, обрамлявшем раскрасневшееся приветливое лицо.

— Я желаю осмотреть комнату, которую вы сдаёте внаём.

Старуха предупредительно отворила дверь в переднюю и ввела молодую женщину в маленькую комнату с одним окном на двор, меблированную простой чистой постелью, шкафом, простым столом и несколькими стульями.

Молодая женщина обвела глазами комнату и, по-видимому, осталась довольна.

— Комната годится для меня, — сказала она, — я большею частью работаю вне дома.

— У меня есть ещё комната с другой стороны, на улицу, — сказала старуха, — она больше и красивее, но и дороже.

— О нет, довольно и этой. Цена?

— Пятнадцать франков в месяц.

Подумав с минуту, молодая женщина сказала:

— Хорошо, я согласна, но, — продолжала она, колеблясь, — я одна и желала бы вести тихую, уединённую жизнь — я обедневшая вдова и должна жить трудом. Кто ещё квартирует у вас: для меня важно знать, кого я буду иметь соседями, — сказала она, со смущением одёргивая шаль.