Европейские мины и контрмины

— Итак, я на месте, — прошептала она, — и пора приступать к моей задаче! Приятно, — продолжала она через минуту, с глубоким вздохом, — приятно выходить из утомительного бездействия и направлять все силы к серьёзной деятельности. Я люблю наслаждение, люблю роскошь богатства, но всё это только мягкое ложе, на котором мы отдыхаем для нового напряжения душевных сил и воли — истинное же наслаждение, которое одно может удовлетворить меня, есть владычество, владычество над жизнью и её условиями, над людьми и их судьбой! Направлять свободную волю людей к моим целям, силой ума вызывать звуки из тех струн организма, которые называются чувством, мыслью, желанием, ненавистью, любовью, приводить их в движение своими руками, чтобы задавать желаемый мною тон — вот задача, которая прельщает меня, которая меня достойна! Разве, — продолжала она, опустив голову на грудь, — разве не говорится в сказках, оживляющих юношеские мечты сменяющихся поколений, о феях, которые спускаются из своих блестящих областей и, принимая различные образы, живут среди людей, направляют судьбу посредством волшебной палочки, соединяют и разъединяют нити рока? Чем сказочная поэзия обольщает воображение, тем украшу я свою жизнь. Могущественно управлять человеческой судьбой посредством таинственных, тонких нитей, вот что будет моей утехой и наслаждением; ум и воля будут моими волшебными силами, и пока это волшебство не даст мне силы для невидимого господства, до тех пор я охотно откажусь от всех нежных цветов наслаждения, которые украшают жизнь других людей.

Она остановилась, опершись рукой на стол, подняв голову, раскрыв горячие уста, возведя вверх очи, и кто увидел бы её в этой скромной комнатке, в скудной одежде, с чудно сияющим взором, с гордою осанкой могущественной королевы, тот, конечно, поверил бы тому, что феи, могучие жительницы области духов, сходили когда-то на землю, чтобы благотворно или пагубно воздействовать на судьбу людей, копошащихся в земном прахе.

Она подошла к зеркальцу и взглянула на своё в нём изображение. На её губах играла весёлая улыбка.

— Вот бы меня увидел здесь кто-нибудь из поклонников маркизы Палланцони! — сказала она весёлым тоном. — В самом деле, это переодеванье черезвычайно смешно! Но дело очень серьёзно, — продолжала она, опуская голову. — Достанет ли у меня сил исполнить свою задачу? Голова этого молодого человека, — сказала он шёпотом, — очень примечательна, не похожа на головы людей его круга, он сам оригинальнее многих, которых я встречала в иных сферах жизни: много воли, много мужества, много недоверчивости. — Она замолчала и на минуту задумалась. — Но и много пылкости и страстей, а где пылает страсть, там начинается моё господство!

Она медленно села на стул, провела красивой белой рукой по лбу и, улыбнувшись, погрузилась в задумчивость.

— Интересная и прекрасная вещь, — сказала она потом, — изучить в недрах жизни человеческий характер, чтобы управлять и господствовать над ним, изучение, которое способно возвысить и расширить мою власть. Потому что побуждения и склонности человеческого сердца, в сущности, одинаковы как в тёмной глубине, так и на солнечных высотах; вся разница в том, что здесь страсти бушуют во всей своей природной силе, тогда как там, — сказала она, пожав плечами с бесконечно презрительной гримасой, — бессильные усталые страсти представляют жалкую игру марионеток! Выучившись здесь господствовать и управлять страстями человеческого сердца, станешь там безграничной королевой, которая управляет одним движеньем пальца, одним словом. — И здесь, как и там, надменная сила, самоуверенная гордость мужчин, считающих себя господами творения, преклонится и подчинится той силе, которую называют любовью и которую нам дала природа для того, чтобы мы, в своей кажущейся слабости, господствовали над миром. — Любовь, — сказала она тихо, углубляясь в свои воспоминания, — также покорила моё непреклонное сердце, и я сама не могу забыть её!

Мечтательно опустив голову, она закрыла руками светившиеся нежностью глаза и безмолвно, неподвижно сидела, следя за образами, которые вызывали воспоминания в её душе.

Громкий звонок у наружной двери вывел её из этой мечтательности.

Отворилась дверь, послышались тяжёлые шаги, она быстро подняла голову, и скромное, детски грустное выраженье снова явилось на её лице, между тем как глаза хранили ещё нежный блеск, последний луч воспоминанья о тех образах, которые она глубоко таила в своём сердце, она была замечательно прекрасна, точно изображение смиренного повиновения, безмолвной покорности.

Постучали в дверь и вслед за тем вошла мадам Ремон, а за нею молодой рабочий с сундуком на плече.

— Вот ваши вещи, — сказала ласково старуха. — Жорж невероятно скоро возвратился — о, он очень услужлив!

Жорж спустил сундук на пол и безмолвным поклоном отвечал на выражение благодарности, высказанное молодой женщиной в искренних словах; при этом глаза его, в которых горел мрачный огонь, смотрели на её прелестное лицо.