Европейские мины и контрмины

— Вот идёт Жорж Лефранк, я попрошу его сейчас привезти вам сундук.

Молодая женщина медленно пошла за нею и остановилась в дверях, устремив проницательный и пристальный взгляд на сильного, стройного мужчину лет двадцати семи или двадцати восьми, который уже поднялся по лестнице и вошёл в переднюю.

— Хорошо, что вы пришли, Жорж, — сказала старуха с живостью, — у вас есть соседка — в доме будет опять побольше жизни. Я сейчас сдала комнату рядом с вашей и убеждена, что вам это настолько же приятно, сколько и мне. Я уже воспользовалась заочно вашей любезностью — нужно перевезти сундук вашей новой жилицы, она хотела взять для этого фиакр, но я сейчас же сказала ей: «Жорж — олицетворённая услужливость, привезёт вам сундук».

Эта речь относилась к молодому человеку в синей блузе, из которой выглядывал белый свежий воротник рубашки, схваченный чёрным галстуком. Густые вьющиеся волосы, прикрытые лёгкой маленькой шапочкой, почти совсем закрывали низкий и узкий, но красивый лоб; глубоко ушедшие под лоб большие чёрные глаза горели почти мрачным огнём; слегка изогнутый нос, твёрдо сжатые губы и сильно выдавшийся подбородок придавали этому худому и бледному лицу выражение внутренней могучей энергии, закалённой и окрепшей в борьбе с жизнью, но ставшей односторонней и оцепенелой вследствие узких условий среды. Это была одна из тех голов, которые встречаются на портретах пуритан, одна из тех голов, которые отличаются железною силой воли, непреклонною твёрдостью, но вместе с тем пылкими, снедающими страстями.

Молодой человек снял шапочку и, подняв глаза на новую жилицу, сказал:

— С удовольствием готов исполнить ваше желание — услуга так естественна между нами, бедными рабочими, у нас не так, как у знатных и богатых, которые друг друга преследуют и изводят, мы должны стоять один за другого и взаимно помогать.

— Ну! — вскричала мадам Ремон. — И между нами бывает преследование и клевета, но таково уж убеждение Жоржа, — прибавила она с добродушной улыбкой — по его мнению, все богатые люди должны быть истреблены огненным и серным дождём.

Молодая женщина с живейшим любопытством рассматривала волевое лицо рабочего, которое приняло во время его речи враждебное, горькое выражение.

Она сделала шаг к нему и кротким, печальным, но искренним голосом сказала:

— Вы правы, я такая же, как вы, рабочая, так же принадлежу к числу тех, для которых земля не представляет собой милой, улыбающейся родины, которым она не иначе уступает свои радости и наслаждения, как за тяжкие работы и труды. Мы должны поддерживать друг друга, помогать взаимно — мы братья и сёстры, — прибавила она с восхитительной, скорбной улыбкой, — и потому я принимаю теперь с благодарностью вашу услугу, о которой сперва едва ли могла просить. Вы также скажете мне, если я могу помочь вам в чём-нибудь — нас породнили бедность, работа и лишения.

И, с обольстительно-скромным движеньем, она протянула руку молодому человеку.

Последний взял её с выражением некоторого изумления. Он слышал, что его убеждения, которые он часто высказывал, которыми был насквозь проникнут, высказываются теперь так естественно, так приветливо, голосом, мягкие звуки которого не соответствовали обычной жизненной среде Лефранка и нежно проникали в его сердце.

Он несколько секунд не выпускал ладони молодой женщины: страстный, искренний, магнетический луч её глаз встретился со взором Жоржа — последний опустил глаза, — и мгновенный румянец покрыл его бледное, суровое лицо.

— Позвольте мне узнать, где стоит ваш сундук, — спросил он потом тихим, почти смущённым тоном, — сегодня я свободен и могу тотчас исполнить ваше поручение, вам ведь нужны ваши вещи.

Она открыла бумажник с паспортом и подала Лефранку исписанный клочок бумажки.

— Шоссе д'Антен, № 37, — прочитал Жорж.

— У привратника, — пояснила молодая женщина. — Он знает только моё имя. — По рекомендации камер-юнгферы одной знатной дамы, моей знакомой, он обещал держать мои вещи, пока я не потребую их.

— Хорошо, я иду.

И, повернувшись, сбежал с лестницы.

Мадам Бернар вошла в свою комнату и поблагодарила хозяйку за дальнейшие услуги, предложенные последней.

— Сегодня вечером мне хотелось бы получить чашку молока и белый хлеб, — сказала она, — это не затруднит вас?

— Нисколько, нисколько, — отвечала старуха, — устраивайтесь. — Сегодня вечером приходите пить своё молоко в мою комнату, мы поболтаем немного. Жорж также составляет мне компанию, с ним будет очень весело, и вы, без сомнения, вскоре привыкнете.

И, дружески кивнув головой, вышла из комнаты.

Едва молодая женщина осталась одна, как лицо её утратило скромное, грустное выраженье; молния блеснула из расширенных зрачков больших глаз, гордо раскрылись губы, обнажив ряд белых, красивых зубов. Она откинула голову, прошлась несколько раз по комнате и пытливо посмотрела на мирную, простую и уютную, хотя скудную обстановку.