Европейские мины и контрмины

— Маркиза Палланцони! — доложил камердинер, и в салон вошла, шумя платьем, Антония Бальцер в богатом наряде для прогулок. Над широкими складками тёмно-синего платья спускалась бархатная мантилья с собольей опушкой; из-под шляпки одного с платьем цвета, украшенной великолепным белым пером, смотрело тонкое и нежное лицо, разрумянившееся на воздухе и сиявшее чудной красотой и свежестью.

Мадам Мюзар встретила свою гостью почти у самых дверей и быстрым, проницательным взглядом окинула молодую, прелестную фигуру.

— Я в восхищении, маркиза, от вашего визита, — сказала она со спокойною вежливостью, — и сочту за счастье услужить вам, в чём могу.

Она подвела Антонию к окружённой цветами небольшой софе около окна и села напротив на низеньком стуле, почтительно ожидая, чтобы гостья объяснила причину своего визита.

— Прежде всего позвольте мне, — начала маркиза дышащим искренностью, звонким голосом, — выразить своё удивление вашим домом, вернее, той его частью, которую я видела. О нём так много говорят в Париже, что я с нетерпением ехала сюда, но действительность превзошла мои ожиданья. Во всём парижском блеске, — прибавила она с наивной улыбкой, которая так ей шла, — очень трудно встретить настоящую изящную простоту в меблировке дома. Я наблюдала её только в некоторых старинных домах Сен-Жерменского предместья. И у вас.

Госпожа Мюзар слегка поклонилась; улыбка, показавшаяся на её губах, ясно говорила, что сердце её не осталось бесчувственным к столь наивно высказанному комплименту, однако взгляд её как бы говорил: «Не думаю, что вы приехали ко мне для того только, чтобы сказать это».

Антония с притворным смущением опустила глаза перед этим ясным и проницательным взглядом. Она переплела в мольбе пальцы в светло-серых перчатках из шведской кожи и, бросив на мадам Мюзар умоляющий взгляд, сказала:

— Я так же обставляю свой дом, хотя только на время всемирной выставки. Мой муж, — тут из её груди вырвался вздох, — постоянно болен и не может совершать далёких путешествий, однако уступил моему пламенному желанию видеть Париж и чудесную выставку и позволил пробыть мне здесь некоторое время. У меня ещё нет многого, особенно не могу достать себе приличный экипаж, — промолвила она нерешительно. — И я осмелилась обратиться к вам — у вас чудесные лошади…

Лицо мадам Мюзар приняло холодное выражение.

— Мне рассказывали, — продолжала маркиза, — что у вас совершеннейшие, прекраснейшие лошади во всём Париже… Я надеялась, что вы уступите мне этих лошадей — пару вороных каретных — и исполните мою просьбу…

Гордая улыбка заиграла на губах мадам Мюзар.

— Я не торгую лошадьми, маркиза, — холодно отрезала она, — вообще, я никогда не продаю лошадей, на которых сама езжу, а тем менее эту пару, от которой не отказался бы даже император. Я купила этих лошадей, потому что хотела иметь самую лучшую упряжку в Париже. Очень жаль, что я не могу исполнить вашего желания, ведь мне было бы так приятно быть вам полезной.

Маркиза опустила глаза с выражением обманутой надежды и смущения.

— Я, признаюсь, знала очень хорошо, что вы не торгуете лошадьми, — сказала Антония, — однако надеялась, что вы, быть может, сделаете одолжение иностранке.

Мадам Мюзар покачала головой, слегка пожав плечами.

— И притом, — продолжала гостья, — я подумала, что предстоящая война, которая, быть может, разрушит все эти блестящие надежды на праздник всемирной выставки, побудит вас уступить мне своих прекрасных лошадей, которых в случае войны я взяла бы с собою в Италию.

Хозяйка дома с изумлением уставилась на неё.

— Вы говорите о войне, — сказала она. — Не понимаю, о какой — кажется, во всём мире царствует глубокое спокойствие.

— Да, так кажется, — отвечала маркиза, с поразительной естественностью принимая самый простодушный вид. — На самом деле, конечно, Франция не будет непосредственно замешана, но честь обяжет императора защитить Голландию…

Госпожа Мюзар вся превратилась во внимание. Её проницательный взгляд пожирал улыбающееся лицо болтавшей с нею дамы.

— Защитить Голландию? — спросила она. — От кого? Кто угрожает Голландии?

— О боже мой! — воскликнула Антония, ломая руки. — Когда в Берлине узнают о происходящем, то, без сомнения, примут надлежащие меры, и бедная Голландия…

— Но, ради бога, в чём же дело? — вскричала мадам Мюзар нетерпеливо. — Вы почти пугаете меня, маркиза, своими домыслами о войне! — продолжала она с улыбкой, мгновенно овладев собой.

— Домыслами? — переспросила гостья, притворяясь оскорблённой сомнением в её знании политических дел. — Это не домыслы. Разве вам не известно, что голландский король хочет продать императору герцогство, небольшое герцогство с важной крепостью… — Антония сделала вид, будто старается припомнить название. — Там ещё есть большой дворец с прекрасными садами, в котором жила Мария Медичи. Люксембург… да, Люксембург! И если Бисмарк узнает об этом тайном торге, — а он уже кое-что слышал о нём, — то война неизбежна.