Европейские мины и контрмины

— Конечно, мы видели пример тому в Италии, где туринское правительство, а также Франция вступили тогда только в подготовленное партиями движение, когда нужно было сорвать зрелый плод, — сказал граф Бисмарк, не спуская проницательного взгляда с посланника, — однако я не думаю, чтобы в ближайшем времени могло случиться что-либо подобное в восточных делах, где и без того гораздо труднее овладеть более запутанными отношениями.

— Но где, — заметил посланник, — распадающаяся и слабая Турция стоит лицом к лицу с более могущественными державами, нежели стояла в то время Сардиния…

— Правда, Сардиния была очень мала, — сказал граф Бисмарк, — но ей помогала Франция.

Посланник, казалось, не слышал последнего замечания; его безжизненное лицо не утратило выражения неизменного учтивого равнодушия.

— Император полагает, — продолжал он, — что необходимо противостать опасному развитию дел на Востоке, именно в ту минуту, в которую ещё возможно оказать успешное влияние. Император признает, что статьи Парижского трактата сильно стесняют национально-экономическое и торгово-политическое развитие России. Поэтому он готов помочь пересмотру сказанного трактата касательно судоходства и защиты берегов Чёрного моря; с другой стороны, император и его правительство убеждены в необходимости сохранить неприкосновенность Турции, чтоб не нарушить европейского равновесия. Итак, для предупреждения всех опасных катастроф будет, конечно, целесообразно подвергнуть всё положение восточных дел рассмотрению великих держав, которые приведут в порядок все тамошние дела, окончательно определят и установят их за ручательством Европы. Турция не уклонится от необходимых реформ, равным образом и Россия не отважится питать мысль о безграничном владычестве на Востоке или внимать стремлениям, имевшим в виду сказанную цель, так как против неё будет воля всей Европы.

Он замолчал на несколько секунд.

Граф Бисмарк не отвечал.

— Император полагает, — продолжал Бенедетти, — что такое рассмотрение восточного вопроса, которое для своего успеха не должно оскорблять никого, может быть лучше всего возбуждено Пруссией, ибо она была далека от конфликта, имевшего своим последствием Крымскую кампанию и Парижский мир, и, кроме того, дружественные отношения её к России исключают всякое подозрение во враждебных умыслах. Таким образом, успех совокупного европейского рассмотрения дел на Востоке будет несомненным, если прусское правительство возьмёт на себя инициативу. Разумеется, при этом Франция и Пруссия согласятся относительно исходных пунктов, дабы единодушно действовать, как при возбуждении вопроса, так и при дальнейшем его обсуждении.

Он замолчал и взглянул на графа.

— В этих мыслях императора, — сказал граф спокойно, — я вижу вновь его стремление предупредить все опасности, могущие угрожать европейскому миру и, кроме того, его желание содействовать этой цели сообща с Пруссией. Однако я должен откровенно сказать, что не вижу, как можно разрешить или, по крайней мере, замедлить решение восточного вопроса простым обменом мыслей между европейскими державами. Дремлющие там конфликты так тесно связаны с сущностью всех условий, что, по моему мнению, невозможно окончательно разрешить их. Каждое прикосновение к восточному вопросу поведёт только к такому же взрыву, какой был в 1854 году. Оставив его в покое, мы можем надеяться, что он будет дремать ещё целые века, как дремал доселе — это хроническая болезнь, в которой нужно только опасаться, чтобы неосторожное лечение не довело до острого кризиса. Таково моё мнение о всех вообще восточных делах, — сказал он, при этом посланник не мог скрыть удивления, — кроме того, Пруссия, кажется, не должна вмешиваться в этот вопрос, а тем менее быть деятелем или брать на себя инициативу. Я лично мало знаком с восточными делами и, как уже говорил вам, не читаю присылаемых оттуда сведений, потому что ближайшие интересы поглощают у меня всё время, но, судя по общим политическим основаниям, считаю самым лучшим для Пруссии играть пассивную роль во всех тех сферах, в которых доселе действовали преимущественно Англия и Франция.

— И вы не решитесь выйти из этой пассивной роли даже для обмена мыслями, который ведь не есть действие? — спросил Бенедетти.

— Я практичный человек, — сказал граф Бисмарк искренним тоном, — и охотно занимаюсь вопросами, которые требуют немедленных, сильных и успешных мер, но в вашем положении я не вижу, какую практическую пользу может принести обмен теоретических воззрений. Поэтому откровенно говорю вам, что желал бы отложить обсуждение вопросов, о коих я мало имею понятия, а также соглашение касательно них с императором и его правительством, до того времени, когда явится к тому непосредственный практически повод.

Лицо Бенедетти снова приняло своё спокойное выражение; он продолжал таким тоном, как будто вполне остался доволен объяснением графа Бисмарка.