Европейские мины и контрмины

— Не по этой причине император желает подвергнуть вопрос конференции европейских держав, — возразил Бенедетти с оттенком неудовольствия, — конечно, Франция сумеет защитить папу, но эта защита требует непрерывного военного положения. Предводителям активной партии в Италии всегда будет легко представить нации французское вмешательство в самом ненавистном виде и приписать эгоистические намерения нашей римской политике, вследствие этого не прекратится волнение и следующее за ним беспокойное движение. Иначе было бы, когда вопрос был решён европейскими державами. Папа скорее покорится приговору великих держав касательно требуемых от него уступок, нежели исполнит притязания Италии и последует нашему одному совету; с другой стороны, итальянское правительство станет твёрже и самоувереннее в отношении партии, когда увидит опору в европейских государствах, да и сама нация, при совокупности последних, едва ли будет предполагать в правительстве враждебные намерения. Поэтому император намерен предложить конференцию, но желает сперва договориться о ней с вашим королём; он предполагает, что Пруссия, заключив в минувшем году союз с Италией, пользующаяся поэтому симпатией итальянцев и в качестве протестантской державы могущая беспристрастно действовать в отношении римского престола, должна взять на себя инициативу в этом деле.

— И в этом случае, дорогой посланник, я должен откровенно выразить вам свой отказ, — возразил граф Бисмарк. — Я считаю невозможным окончательное соглашение между итальянским правительством и папой, то есть нынешним папой и нынешним правительством. Италия станет требовать Рима, а папа будет говорить: Non possumus[98]. При такой противоположности остаётся только практически modus videndi[99], который будет существовать не де-юре, но де-факто, до тех пор, пока могучая рука не соединит обе части. Вы создали этот status quo и можете поддерживать его; всякая попытка заменить его должна, по моему мнению, вести к тому, чего следует избежать, а именно — к сильному перевороту и к большой опасности для европейского мира. Что же касается Пруссии и особенно короля, — продолжал он, пробуя пальцем остроту перочинного ножа, — то я должен сказать вам, что наше положение, по моему мнению, требует от нас величайшей сдержанности в этом деле. Будучи государем множества ревностных и очень строгих католиков, король должен быть крайне осторожен уже по одной той причине, что он протестант; католическая Вестфалия, Пфальц, Силезия — всё это тесно связано с нашим положением относительно папы, и мне кажется, что прусский король должен смотреть на папу единственно как на главу церкви и никогда не касаться его светской власти и отношений к Италии; нас упрекнут скорее, чем всякую другую державу, в каждом шаге, сделанном в этом направлении. Равным образом и отношения наши к Италии требуют величайшей осторожности. Мы оказали Италии услугу, и даже большую; должны ли мы теперь вмешиваться в её дела, не имея к тому достаточной причины, точно считая себя вправе играть роль Ментора — и в таком деле, в котором нельзя оспаривать этого права с национальной точки зрения? Я должен сказать вам, — продолжал он после небольшой паузы, — что не только не вижу ни малейшего повода для Пруссии играть деятельную роль или брать на себя инициативу в этом деле, но даже глубоко убеждён, что никогда не буду в состоянии советовать королю принять участие в предлагаемой вами конференции. Поддерживайте твёрдо и спокойно status quo, — говорил он далее, между тем как Бенедетти нетерпеливо барабанил пальцами по столу, — и предоставьте все времени, и, быть может, позднейшее правительство Италии и позднейший папа сумеют примирить два принципа, которые теперь диаметрально противоположны и несоединимы.

— Но если другие державы, — сказал Бенедетти, — если Австрия, быть может, даже Англия, руководимые интересами европейского спокойствия…

— Я думаю, — заметил граф Бисмарк, — что при особенном положении Пруссии я никогда не посоветую королю принять участие в такой конференции.

Бенедетти опустил голову и, казалось, собирался с мыслями или хотел подавить впечатление, произведённое словами прусского министра. Когда он поднял голову, лицо его выражало ясное спокойствие и любезную вежливость.

— Сожалею, — сказал он, — что на основании причин, которые я нахожу весьма сильными и уважительными, вы не можете разделять мыслей императора о восточном и итальянском вопросах…

— Мнения императора об этих вопросах почти совпадают с моими, — прервал его граф Бисмарк, — я только не могу убедиться в том, что настоящее время самое удобное для возбуждения этих вопросов и что Пруссия имеет повод, даже право, играть в этих вопросах особенно деятельную роль.