Европейские мины и контрмины

— Соглашение относительно этих важных вопросов, — продолжал Бенедетти, внимательно выслушав слова, министра, — подготовило бы и вместе с тем облегчило примирение противоположных интересов относительно ближайших дел. Вам известно, как мало разделяет император воззрения многих партий во Франции, видящих опасность в национальном объединении Германии.

— Мне известен просвещённый и беспристрастный ум императора, — сказал граф Бисмарк с поклоном.

— Было бы так легко решить весь немецкий вопрос, — продолжал Бенедетти, — и устранить все дальнейшие затруднения, если бы Франция пришла к соглашению с Пруссией и если бы первая получила национальное округление границ, которое…

— Франция уже давно покончила процесс национального развития, который мы совершаем теперь, — заметил граф Бисмарк.

— И однако, — продолжал Бенедетти, — мы не владеем областями, говорящими нашим национальным языком. Я не говорю о теории естественных границ, она всегда ведёт к невозможному, но область с национальным языком — иное дело, язык образует национальности, и, верное, истинное условие устойчивого равновесия есть разграничение государств по языкам. Никогда не следовало бы создавать искусственного государства, в котором говорят на двух языках, государство, называемое Бельгией. Такая держава не имеет внутренних жизненных сил и всегда будет служить убежищем для всех элементов, опасных великим державам и их спокойствию. Всё, что враждебно Франции и её правительству, прячется в Бельгии. Желая обладать Бельгией, точнее, Бельгией французской, мы руководствуемся не желанием увеличить владения, но ежедневно возрастающим убеждением в том, что Франция для своего спокойствия должна обладать всеми областями, в которых говорят нашим национальным языком.

— Если прежняя дипломатия сделала ошибку, — сказал граф Бисмарк, — то в настоящее время нелегко её исправить. Не следовало бы создавать Бельгии, но уничтожить это государство нельзя без сильных потрясений Европы, Англия…

— Император, — прервал его с живостью Бенедетти, — убеждён, и совершенно обоснованно, что при соглашении между Германией и Францией бельгийский вопрос едва ли вызовет в Европе противоречие и не встретит никакого сопротивления.

— Вы говорите о Германии, — сказал граф Бисмарк. — Германия как политическое государство ещё не существует — у нас есть северогерманский союз…

— Соглашение относительно Бельгии будет иметь условием окончательное национальное объединение Германии. Император не боится, но желает этого; общественное мнение во Франции также будет благоприятно этому объединению, если оно совершится при условии, что Франция удовлетворит своё справедливое желание округлить границы теми областями, в которых употребляется её национальный язык.

Граф Бисмарк задумался. Бенедетти тревожно смотрел на него.

— Дорогой посланник, — сказал наконец граф. — Вы предлагаете такие вопросы и политические комбинации, о которых я не могу высказаться в настоящую минуту с ходу. Такие серьёзные дела требуют глубокого обсуждения, основанием которому должны служить ясно и определённо изложенные мысли. Поэтому когда впоследствии мы будем обсуживать эти вопросы, я желал бы узнать ясно сформулированные мысли императора. Кроме того, я хотел бы знать мнение других держав об этом.

— Я тотчас напишу в Париж, — сказал Бенедетти поспешно, — чтобы в точности узнать руководящую там точку зрения, ибо я не сомневаюсь, чтобы император не обдумал всех подробностей и последствий мысли, которая сильно занимает его. Поэтому, надеюсь представить вам всё в определённой форме, в виде проекта трактата.

— Будьте уверены, — сказал граф Бисмарк, — что я приму с особенным вниманием все ваши сообщения относительно идей императора…

— А я убеждён, — сказал Бенедетти, вставая, — что мы наконец придём к полному соглашению, которое окажется столь благотворным для будущности Европы.

Он раскланялся с графом и вышел из кабинета.

Граф посмотрел ему в след задумчиво и вместе с тем проницательно.

Потом на его губах явилась сострадательная улыбка.

— Игра ловко придумана, — сказал граф, — но так дурно скрыта, что видишь её с первого взгляда. Я должен оскорбить Россию и Италию, лишиться симпатии обеих держав и попасть в такое положение, что мне останется единственный исход — броситься в объятия Франции. Приманкой служит объединение Германии; в награду за это Франция хочет взять Бельгию. Пусть уговаривается с Англией относительно Бельгии, я же не хочу загребать для Франции жар своими руками и давать вознаграждение за будущность Германии. Когда немецкий лев выпустит когти, он станет бороться не для пользы Франции, но для своей и достигнет сам своего положения в Европе.

Он долго сидел в задумчивости, глаза его, казалось, следили за картинами отдалённых времён.