Европейские мины и контрмины

— Видите ли, мой друг, — сказала она медленно, кладя свою руку на его ладонь, — видите ли, что испытываете вы в своём отечестве, то самое испытываем мы на своей родине — престолы падают, государи идут в изгнание, и даже самое святое в мире, церковь и её глава, не ограждены от влияния всесокрушающих и уравнивающих принципов нашего времени. У нас, — продолжала она с большей пылкостью и воодушевлением в чертах лица, — у нас в Италии прекратилось, однако, сопротивление злым началам адской силы — естественные представители права или заключили постыдные договоры с узурпационным правительством, или в апатическом бездействии забыли свои обязанности и уклоняются от борьбы, в которую должны бы вступить по своему положению. Всё это наполняет меня глубокой скорбью, и виденное мной заставило искать забвения отечественных бедствий в вихре парижской жизни. Но мы, бедные женщины, не можем ничего сделать одни, — сказала она со вздохом, — мы можем только плакать и жалеть, а это делает нас смешными в глазах наших противников; поэтому мы должны опереться на мужчин и тогда можем сделать много, очень много! Я чувствую в себе силы начать борьбу со всем светом, если мной станет руководить мужчина с твёрдой волей, если в его взгляде я найду одобрение и награду за все свои старания на пользу великого и святого дела. Простите, — сказала она через минуту печальным тоном, — простите мне этот порыв, — меня увлёк ваш рассказ, — я вижу, что может сделать решительность и мужество против насилия несправедливости, и глубокая скорбь наполнила моё сердце при мысли, что в моём отечестве нет ни этой решительности, ни этого мужества.

Её ладонь всё ещё лежала на его ладони и, казалось, пожимала последнюю.

Молодой человек задрожал, точно тёмное облако подёрнуло его глаза, он поднёс к губам красивую ручку и запечатлел на ней долгий поцелуй, пламенный язык которого сказал больше, чем могли выразить слова.

Наконец маркиза медленно отняла руку, подняла голову и устремила глаза на то место, до которого коснулись губы фон Венденштейна, оставив красноватое пятно на нежной белой коже.

— Однако, — сказала она потом таким тоном, как будто отрываясь с большим трудом от своих мыслей, — разве не за одни и те же принципы, не за одно ли и то же святое право идёт борьба здесь и там, и если стараешься так или иначе доставить победу этому праву, то разве не значит это служить своему отечеству? У вас есть люди, которые не умеют уступать, отказываться, у вас есть надежда на победу — здесь может трудиться женщина, которая сгорает желанием вступить в борьбу за вечную истину и потратить на это все свои силы!

Взгляд молодого человека становился пламеннее и не отрывался от взволнованного лица красивой женщины, из глаз которой лились потоки огня; он опять взял её руку, поцеловал горячо и медленно опустился на колени.

— Если вы нам поможете и воодушевите нас, — сказал он подавленным голосом, тяжело дыша, — тогда победа наша!

— Самое дело должно воодушевлять вас, — возразила она почти шёпотом, — но всё, что зависит от меня и может поддержать это воодушевление, я сделаю. Я буду думать и работать с вами, бороться с миром, я стану ободрять вас, когда разразится несчастие, буду утешать вас, когда у вас не хватит сил преодолеть скорбь. Я буду делить ваши радости, когда вы исполнитесь надежды на окончательную победу, я стану смотреть и слушать для вас, что только можно увидеть и услышать в этом лабиринте политики, а женщина может видеть и слышать больше вас. Я, наконец, буду вашим другом, вашей союзницей, — прибавила она с бесконечно нежной улыбкой. — Вы примите меня в свои друзья, в союзники?

И как бы потерявшись в мыслях, она нежно отняла руку, которую молодой человек всё ещё прижимал к своим губам, и провела ею по лицу.

Тёмный огонь загорелся в глазах молодого человека; он встал с коленей и наклонился к прелестной женщине так близко, что горячее движение её уст касалось его лица.

Отворилась дверь второго салона, маркиза сделала отрицательный жест, в её взгляде мелькнуло что-то вроде сожаления.

Фон Венденштейн отскочил и поспешно сел в стоявшее напротив кресло.

— Итак, мы союзники, — прошептала молодая женщина с восхитительной улыбкой. — Завтра поговорим подробнее.

— Господин граф Риверо! — доложил камердинер.

Через минуту в дверях будуара появилась стройная фигура графа.

При виде молодой женщины и фон Венденштейна, ещё не совсем оправившегося от волнения, тёмная тень легла на лицо графа, который проницательно посмотрел на маркизу.

Последняя была совершенно спокойна; она приветствовала графа весёлым тоном и, приподнявшись на козетке, протянула ему руку.

— Я пробовала утешить вашего изгнанника, — сказала она с улыбкой. — Он обедал со мной и сейчас только рассказал историю своего бегства из прусской тюрьмы. Рассказ этот ещё сильнее взволновал бы меня, — продолжала она шутливо, но взглянув на молодого человека с живейшим участием, — если бы присутствие героя не ручалось уже с самого начала за счастливый исход.