Европейские мины и контрмины

— Надеюсь, его ждёт ещё много неожиданностей, я знаю, как надобно поступать с ним, — сказал Бисмарк. — Однако всё дело теперь в том, чтобы начать игру и затаить в сердце последнюю мысль, а потом я отправлюсь к королю.

Он задумался на минуту.

— Телеграфируйте Перпонхеру, — велел он фон Кейделю, который тотчас взял лист бумаги и, присев к письменному столу, стал записывать под диктовку первого министра, — пусть он ответит королю, что императорское правительство и его союзники, чьё решение вызывает у нас вопрос, не уполномочены в настоящую минуту решать оный, что они возлагают на его голландское величество ответственность за его личные действия и что императорское правительство, не принимая решения, должно узнать сперва, как посмотрят на него императорско-немецкие союзники, а также государства, подписавшие трактат 1839 года. — Граф подумал с минуту, затем продолжил: — А также общественное мнение Германии, имеющее теперь свой орган в виде рейхстага. Таким образом, мы будем иметь сильное прикрытие с обеих сторон, не свяжем себе рук и сможем спокойно ждать, готовясь к будущему.

Фон Кейдель подал ему бумагу.

Граф пробежал её глазами, взял перо и поставил размашистую подпись.

— Я прочту ответ королю, — сказал он. — Хотя ответ ни к чему не обязывает, его не следует отправлять без высочайшего одобрения.

— Фон Тиле, — доложил камердинер.

Граф кивнул головой, вошёл действительный тайный советник и государственный секретарь фон Тиле.

— Вместе со мной пришли в приёмную лорд Лофтус и Бенедетти, — сказал он, кланяясь первому министру. — Я просил их пропустить меня вперёд, потому что я должен передать вашему сиятельству донесение, только что полученное и несколько удивившее меня.

— Бенедетти здесь? — спросил граф Бисмарк. — Тем лучше — он показывается редко со времени своего возвращения ко дню рождения короля. Ему приготовлен небольшой сюрприз. Однако что там у вас? — обратился он к Тиле.

— Только что у меня был граф Биландт, — отвечал Тиле, — и сообщил мне, что нидерландское правительство испрашивает нашего мнения относительно уступки Франции великого герцогства Люксембург, о чём уже ведутся переговоры. Я удивился, — продолжал Тиле, — и, честно сказать, ничего не понял.

Граф Бисмарк улыбнулся.

— Сейчас поймёте, — сказал граф, подавая государственному секретарю депешу графа Перпонхера и свой черновой ответ. — Прочитайте. Не будь дело так серьёзно, — продолжал он, пока Тиле читал бумаги, — оно было бы чрезвычайно комично! Люксембургский великий герцог ведёт переговоры с Францией о продаже своих владений и спрашивает нас, что мы об этом думаем, и в то же время в качестве нидерландского короля просит нашего посредничества. Вот вам олицетворение союза стран и олицетворение раздельности государей!

Затем с серьёзным видом прибавил:

— Они хотят завязать гордиев узел, но забывают, что мы взялись за меч и не постесняемся рассечь этот узел.

Тиле окончил чтение бумаг.

— Действительно, редкое событие, — сказал он, возвращая депешу первому министру.

— Сюрприз за сюрприз! — отозвался Бисмарк. — Граф Биландт ещё здесь?

— Вернётся через час, — отвечал государственный секретарь. — Я обещал, что немедленно передам вашему сиятельству его сообщение.

— Прошу вас ответить ему, — сказал Бисмарк, — что мы не можем исполнить дружеской просьбы его правительства, потому что предположенные переговоры ещё не объявлены.

Тиле поклонился.

— Потрудитесь, — продолжал первый министр, — собрать в архиве и прислать мне все акты о переговорах и заключении трактата в 1831 году относительно великого герцогства. Сегодня после обеда мы ещё поговорим об этом деле. — Теперь я побеседую несколько минут с обоими посланниками, а потом отправлюсь к королю.

Между тем в приёмной сидели английский посланник, лорд Август Лофтус, а также посол Наполеона III Бенедетти.

Лорд Лофтус, типичный английский джентльмен, вальяжно сидел в кресле, перед ним стоял Бенедетти, с холодной улыбкой на лице, выдававшем сочетание равнодушия и редких умственных способностей.

— Тиле, кажется, очень спешил, — сказал он. — Не знаете ли вы, милорд, чем может объясняться такая поспешность в нынешнее спокойное время?

— Ба! — невозмутимо воскликнул лорд. — Ровно никакой. Разве что какое-нибудь внутреннее дело, личный вопрос, требующий немедленного разрешения.

Проницательный взгляд Бенедетти обратился на сидящего спокойно лорда.

— Мне кажется, — сказал Бенедетти, делая шаг к англичанину и понижая голос, — что под прикрытием наружного глубокого спокойствия и исключительного занятия внутренними делами ведутся деятельные переговоры, и притом такие, которые заслуживают внимания нас обоих как представителей интересов наших государств!

Лорд Лофтус с удивлением взглянул на своего коллегу.

— От вас, — продолжал Бенедетти тем же тихим голосом, — конечно, не укрылись дружественные отношения здешнего двора к России: вы помните настроение Санкт-Петербурга при окончании последней войны и помните также, что тогда внезапно отозвали Мантейфеля из армии и отправили в Россию с чрезвычайным поручением. — Что делал в Санкт-Петербурге посол короля?