Европейские мины и контрмины

При этом простом вопросе художник потупился и отвечал, не поднимая глаз на молодую девушку:

— Я всегда здоров, когда слышу милый голос моей дорогой Джульетты.

— Ты не прибавил ещё ни одного штриха к этой нескончаемой картине, — сказала Джулия, бросая взгляд на мольберт. — Я много лет вижу её в одном и том же положении. Отчего голова Спасителя постоянно сокрыта серым облаком? Ты мог бы написать её прекрасно — о, если бы я была в состоянии представить тебе живущий в моём сердце образ… я хорошо знаю, — добавила она, с детской невинностью глядя на художника, — каким был Спаситель, когда по искуплении человеческого рода возносился на небо, чтобы сказать Отцу: «Я взял на Себя грехи всего мира, Я омыл Своею кровью прегрешения минувших и будущих поколений, Я лишил смерть её ужаса, ад — его силы!»

И свежее личико её озарилось чудесным воодушевленьем, набожным размышленьем.

Художник всплеснул руками и с тоской смотрел на воодушевлённые черты молодой девушки, как будто надеялся увидеть пред собой образ прощающего, всеобъемлющего на себя все грехи Спасителя.

— Что поделывает твой друг? — спросила Лукреция игриво. — Заглядывал сегодня? Ты поедешь куда-нибудь?

Девица опустила глаза, прискорбное чувство выразилось в улыбке, лёгкий румянец вспыхнул на щеках.

— Он ещё не приезжал, — сказала она, — я жду его позже… Мне так тяжело, грустно выезжать, я нахожу больше удовольствия в уединённой прогулке поздним вечером, когда никого не встретишь в аллеях Булонского леса.

Мать покачала головой.

— Пустые фантазии, от которых ты должна отказаться, моё дитя, — сказала она. — Тебе, напротив, следовало бы являться в то время, когда весь парижский свет бывает у озёр. Тебе нет причины скрываться, — прибавила она, бросив довольный взгляд на дочь, — и твой друг может гордиться, показываясь с тобой перед большим светом!

Густой румянец покрыл лицо Джулии, глубокий вздох приподнял её грудь. Она ничего не ответила на слова матери.

— Впрочем, сегодня, — продолжала последняя, — мне приятно, что ты дома; я ожидаю одного друга, которому говорила о твоём голосе и который желает послушать его. Кажется, он приехал, — прибавила она, прислушиваясь к шуму, раздавшемуся перед дверью первого салона.

Она быстро пошла в этот салон; Джулия провожала её испуганным взглядом.

— Мне нужно поговорить с тобою, дитя моё, — сказал художник, подходя к молодой девушке. — Если найдёшь свободную минуту, то приходи ко мне или пришли сказать, чтобы я пришёл к тебе.

— О, я лучше приду к тебе, отец, — сказала с живостью молодая девушка, — здесь мне так хорошо — все эти простые, мелкие вещи напоминают моё тихое, счастливое детство, которое навеки исчезло!

— Джулия! — крикнула ей мать из другой комнаты. Молодая девушка последовала на призыв и вошла в богатый салон матери, почти весь заставленный тёмно-красною шёлковою мебелью. Художник запер за ней дверь.

Лукреция сидела на стоявшей близ камина козетке; перед ней расположился в широком уютном кресле мужчина лет пятидесяти-шестидесяти, одетый по последней моде, завитый, с маленькими усами, окрашенными в блестящий чёрный цвет. Тёмные быстрые глаза смотрели зорко и подозрительно; отцветшие черты желтоватого лица странно противоречили юношеской осанке и платью; крючковатый нос напоминал клюв хищной птицы; большой рот, с выдававшейся несколько нижней губой, выказывал при улыбке ряд блестящих зубов, которые были так же тщательно вычищены, как и прочие части его туалета. Сильный запах мускуса окутывал, как атмосфера, эту странную и вообще мало располагающую к себе личность.

— Господин Мирпор, любитель музыки, — сказала Лукреция, представляя гостя дочери, — я говорила с ним о твоём голосе, и он желает слышать твоё пение; спой нам что-нибудь. Но, — прибавила она улыбаясь, — соберись с силами, потому что господин Мирпор — тонкий знаток.

Мирпор приподнялся для поклона, причём бросил пытливый взгляд на молодую девушку, окинувший её всю разом, такой взгляд бросает барышник на покупаемую лошадь.

Джулия потупила глаза и слегка поклонилась.

— Я бесконечно счастлив, что могу познакомиться с вами, — сказал мужчина хриплым голосом и с довольной улыбкой; потом, обращаясь к матери, прибавил вполголоса: — Держу пари, что малютка произведёт фурор, если обладает хоть бы каким-нибудь голосом и отбросит застенчивость.

— Моё пение не выдержит критики знатока! — воскликнула Джулия довольно холодным тоном, в котором выразилось её нежелание иметь эту антипатичную личность судьёй её голоса.

— Ложная скромность, ложная скромность, дитя моё, — сказал Мирпор. — Вы должны избавиться от неё, потому что она стесняет и препятствует развитию силы и гибкости голоса. Впрочем, не бойтесь, я не буду строгим судьёй — при такой красоте и прелести приговор известен наперёд.

— Спой, дитя, — сказала Лукреция приказным тоном, — здесь все свои, и я просила господина Мирпора оценить твои способности.

По этому требованию матери молодая девушка медленно подошла к стоявшему близ окна пианино; Мирпор внимательно следил за её движениями.