Европейские мины и контрмины

Император долго и молча посмотрел на него. Глаза более и более закрывались веками, голова почти опустилась на грудь.

— Вам легко понуждать меня к войне, — промолвил он глухо. — Чем жертвуете вы, чего лишаетесь, если жребий войны не будет благоприятен нам? И разве победа в моих руках? Разве я повелеваю, как мой дядя, богом войны? Я чувствую, — продолжал он всё глуше и тише, — как нити злого рока опутывают меня всё больше и больше; я вижу, как беспощадно приближается необходимость борьбы с Германией — борьбы, которой я не желаю, о которой тайный голос говорит мне, что она будет гибельна для моего дома!

Он выпрямился.

— Но если так суждено, то пусть, по крайней мере, все шансы победы будут на моей стороне, — сказал император твёрдым голосом. — Я воспользуюсь могущественным оружием, низложившим моего дядю — противопоставлю Пруссии коалицию из Италии, Австрии и Франции; находясь во главе этих трёх держав, не будет безрассудным отважиться на игру… Но было бы лучше, — голос его снова стал задумчивым, — вступить в союз с Германией: в ней сила, она соединяет и представляет все идеи, которые я признавал истинными и справедливыми. — Неужели нет способа расположить к себе эту недавно развившуюся державу? Неужели нет слабой струны у этого мужа, которого я считал лёгким, поверхностным, гениальным чудаком, которым надеялся руководить, управлять?

Он погрузился в глубокое раздумье.

Вошёл камердинер и подал императору запечатанное письмо. И одновременно доложил:

— Его сиятельство, государственный министр ожидает приказаний вашего величества!

Государь вскрыл письмо, пробежал его содержание и потом сжёг на свече, стоявшей на столе.

— Прошу государственного министра войти, — сказал он.

Руэр подошёл к императору, который встал и подал ему руку.

— Вы были у императрицы? — спросил Наполеон.

— Да, государь, — отвечал Руэр с худо скрытым удивлением. — Её величество призывала меня, — продолжал он, устремляя на императора твёрдый и ясный взор, — чтобы выразить своё столь естественное опасение по поводу войны и внушить мне желание содействовать своим советом сохранению мира.

— Это очень естественно и похвально со стороны моей супруги, — сказал император, — но вам не посчастливилось у неё. По крайней мере, вы не были за уступчивую политику.

— Конечно нет, — отвечал Руэр, — но также мало я желал бы нести ответственность за настойчивость, доходящую до крайних пределов. Я много размышлял о вопросе и должен сказать вашему величеству, что опасаюсь более и более.

— Противоречить императрице? — спросил Наполеон с улыбкой, покручивая усы.

— Вашему величеству известно, — возразил Руэр с достоинством, — что я всегда готов доказать свою преданность вашей высокой супруге, равно как стараюсь проводить и защищать ваши, государь, идеи. Но мои политические мнения и те советы, которые я высказываю в делах Франции, независимы от личных отношений.

— Знаю, знаю это, мой дорогой министр! — сказал Наполеон искренним тоном, похлопывая Руэра по плечу и скрывая взгляд под опущенными веками.

— Следовательно, вы разделяете мнение? — спросил он. — Я пришёл к тому убеждению, государь, — отвечал государственный министр, — что люксембургский вопрос не стоит того, чтобы вступить в настоящую минуту, без всякого приготовления и союза, в борьбу, которая касается величия Франции и… славы династии, тем более…

— Тем более что? — спросил император.

— Что, судя по всем сведениям, страна с цветущей промышленностью не желает войны, хотя неизбежность её будет принята со всем древнефранцузским патриотизмом! Но, — продолжал он, — главнейшей для меня побудительной причиной служит подготовленная уже всемирная выставка.

Император опустился, точно утомлённый, на своё кресло и жестом пригласил министра сесть.

Руэр поклонился, подошёл к креслу и оперся на его спинку левой рукой.

Сопровождая свою речь спокойными и полными достоинства движениями правой руки, он продолжал убедительным тоном:

— Государь, следует немедленно открыть всемирную выставку, исполнить эту великую мысль, посредством которой ваше величество образовываете обширную арену для благородного состязания европейских наций и всего мира. Тысячи потрачены на её устройство; несметные ценности привезены из отдалённейших пунктов культуры; такие же богатства ещё плывут по океану и прибудут посредством караванов и железных дорог в императорскую резиденцию вашего величества. Франция, особенно Париж, ждёт наплыва иностранцев, вместе с которыми польётся золото. Если в эту минуту вспыхнет европейская война, зависящая от слова и воли вашего величества, то погибнут все эти сокровища, рухнут все надежды и все потерпевшие. Весь мир, и в особенности Париж, обвинят в том ваше величество. Даже самый блестящий исход кампании едва ли исправит тот вред, который будет причинен настроением вашего величества.

Наполеон молча кивнул головой, не поднимая глаз.