Европейские мины и контрмины

Елена была бледна и казалась спокойной. Она ободряла старую даму и много раз пробовала делать с улыбкой весёлые замечания в ожидании скорого возвращения жениха, но лихорадочный блеск её глаз, невольное дрожание губ, частые попытки сорваться с места, как бы с целью отыскать что-нибудь, ясно говорили, что её внешнее спокойствие есть только результат силы воли, при помощи которой девушка старалась подавить тоскливое беспокойство сердца.

Вошёл слуга и доложил о приезде генерала фон Кнезебека.

Вошёл прежний ганноверский посол при венском дворе, в простом штатском платье. Рослая фигура его по-прежнему была сильна и крепка, но на тонком выразительном лице отпечатались следы последнего года, богатого событиями. Грустно и задумчиво смотрели его чёрные ясные глаза.

Он поклонился дамам, с рыцарской вежливостью поцеловал руку госпоже фон Венденштейн и сел рядом с ней.

— Я приехал, — сказал он, — выразить своё искреннее сожаление о несчастном случае, поразившем ваше семейство. К величайшей своей радости, я слышу от всех знакомых, что ваш сын никоим образом не скомпрометирован и что, следовательно, всё ограничится кратковременным арестом.

— Дай бог! — сказала госпожа фон Венденштейн со вздохом. — О, какие времена, дорогой генерал, — продолжала она с навернувшимися на глаза слезами, — кто бы мог предвидеть это год тому назад, когда мы так спокойно жили в нашем старом блеховском доме. — Для вас менее чувствительно это нарушение домашней тишины — дипломаты привыкли вести жизнь перелётных птиц и считать свой дом только за перепутье, за станцию на жизненном пути.

— Если бы только это, — сказал генерал, — то, конечно, можно бы было легко обойтись, хотя человеческая природа, несмотря на непостоянную нашу жизнь, цепляется тысячью привычек к обыденной жизни и с болью отрывается от неё. Но здесь идёт речь о большем: погибло безвозвратно прекрасное и честное прошлое!

— Многие надеются на восстановление королевства, — заметила госпожа фон Венденштейн, — и утешают себя историей первых лет нынешнего столетия.

— Я знаю об этом, — отвечал генерал, — но они ошибаются, — прибавил он грустно и угрюмо. — В ту пору национальная преданность немецкого народа восстановила самостоятельность Ганновера, теперь же иное дело: Ганновер принесён в жертву идее национального единства, и только великие, обширные соображения, твёрдые и благоразумные действия могли бы возвратить гвельфскому дому его значение, а при благоприятных условиях и трон, но, к сожалению, мы от этого слишком далеки. С его губ сорвался вздох. — Ограничиваются мелкой агитацией, которая многих сделает несчастными. Я слышал, что в настоящую минуту агитация эта особенно сильна и опасна, поэтому приняты строгие меры — как грустно, что все эти молодые люди увлеклись чувством, в сущности, столь благородным и честным, но со временем им предстоит горько раскаяться…

Он вдруг умолк.

— А вы, генерал, останетесь здесь? — спросила госпожа фон Венденштейн.

— Я думаю удалиться в какой-нибудь маленький городок, — отвечал тот, — и вдали от всяких сношений со светом и политикой спокойно доживать свой век среди домашних занятой и воспоминаний, которые, к сожалению, завершаются грустным концом.

Взгляд старой дамы с участием скользнул по взволнованному лицу генерала.

— Гитцинг не произвёл на вас приятного впечатления? — спросила она кротко.

Глаза фон Кнезебека загорелись гневом.

— Я не хотел бы и вспоминать об этом, — сказал он сдержанным тоном, — я делал всё для короля, не знал ни препятствий, ни усталости, и вот уволен в отставку как лишний. Впрочем, — продолжал он с глубоким вздохом, — я не виню бедного короля, он окружён наушниками всякого рода, притом убеждён в своём превосходстве, но всё это поведёт к печальному концу. Однако все эти предметы слишком печальны, чтобы говорить о них. Для меня прошлое погибло, мой взгляд с надеждой устремляется на великую будущность Германии; мне не придётся работать над дивным, чудным зданием грядущих дней, но я посвящу ему все свои желания.

Вошёл слуга с пакетом и приблизился к Елене.

— Купец Зоннтаг прислал вещи, которые вам угодно было видеть, — сказал он. — Вот прейскурант.

Слуга подал Елене пакет и запечатанное письмо.

— Покупки для будущего хозяйства, — сказал фон Кнезебек с улыбкой.

— Не понимаю, — проговорила Елена, с удивлением глядя на письмо, — не припомню, чтобы я заказывала что-нибудь Зоннтагу.

И невольно распечатала конверт. Едва только взглянула она на его содержание, как лицо её покрылось ярким румянцем, который через секунду сменился смертельной бледностью. Она судорожно схватилась за спинку стула и, силой воли принудив себя улыбнуться спокойно, сказала госпоже фон Венденштейн:

— Я и позабыла, что недавно хотела посмотреть рабочие корзинки — Зоннтаг прислал мне целый выбор.

— Велите поблагодарить Зоннтага, — сказала она слуге, — я пришлю или сама верну те вещи, которые не понравятся мне.

Генерал Кнезебек простился, выразив ещё раз желание, чтобы недоразумение с арестом лейтенанта поскорее разъяснилось.

— Что тебе прислали? — спросила госпожа фон Венденштейн.