Европейские мины и контрмины

— Все мои попытки запугать этого человека оказались напрасны; найти пути к согласию не увенчались успехом; он не позволяет ни задержать себя, ни отклонить от цели, требует безусловной свободы завершить устройство Германии так, как сам его представляет. И, однако, я не могу допустить этого, если не хочу подсечь корни моей династии, потому что Франция требует от императора Наполеона первого места в Европе и имеет на то право, — прибавил он, гордо подняв голову. — Но как? С какой стороны смотреть на этот вопрос? Люксембургское дело было ошибкой, мне не стоило доводить его до крайности. Принять одному жестокую борьбу? Да, если бы я был моим дядей, если бы я сам мог рассечь мечом эту роковую, обвивающую меня сеть! И потом, — продолжал он, закурив сигаретку и принимаясь опять ходить по комнате, — я не хочу бороться с Пруссией, для меня приятнее быть союзником этой державы. Я хочу усвоить и выполнить главную и первоначальную мысль великого императора, которая теперь тем справедливее, что Пруссия окружена лучами счастья, а счастье — странный фактор в этой таинственной жизни. В политике, как в игре, никогда не следует бороться со счастьем, надобно повиноваться ему, даже когда не понимаешь его прихотей.

Он долго молчал, погрузившись в глубокое раздумье.

Потом лицо его повеселело.

— Я должен иначе повести игру, — сказал он. — На случай борьбы с Пруссией мне следует найти себе опору в коалиции могущественных союзников. Но не хочу связывать себе рук, — прибавил он задумчиво, — чтобы в последний момент, когда шансы успеха будут на моей стороне, я мог предложить ещё раз соглашение, то есть общее господство в Европе. Это долгий, трудный путь, но более верный, чем случайность неподготовленной войны, к которой хотят меня принудить. И посещение всех этих государей, желающих видеть выставку, облегчит мне эту игру, — закончил Наполеон с довольною улыбкой.

Вошёл дежурный камердинер и доложил:

— Граф Валевский.

Император с живостью кивнул головой.

— Он будет мне полезен, — прошептал Наполеон.

В кабинет императора вошёл граф Колонна-Валевский.

Благородные черты его лица слегка напоминали Наполеона I, но были мягче, добрее; задумчивый, иногда мечтательный взгляд больших глаз не излучал того огня, которым горел взор великого императора; кротко улыбающийся рот не имел той упрямой энергии, которая замечается вокруг губ на портретах первого императора; его высокая и красивая, хотя несколько дородная, фигура дышала во всех своих движениях изяществом и достоинством.

Граф почтительно подошёл к императору.

— Ваше величество приказывали мне явиться, — сказал он с глубоким поклоном.

— Вас нигде не видно, дорогой кузен, — сказал император, дружески пожимая ему руку, — поэтому я был вынужден просить вас к себе. Мне хотелось лично выразить, как прискорбно мне, что вы с такою настойчивостью слагаете с себя звание президента в сенате…

— Государь, — отвечал граф, — вам известно моё мнение о парламентской жизни, которую в наше время я считаю самым прочным и верным основанием монархии. Я не нахожу возможным соединить это мнение с тем способом, каким руководит ваше правительство парламентским движением; поэтому я должен был удалиться, потому что готов, если нужно, посвятить службе вашего величества мои силы, труд, жизнь, но не могу пожертвовать своими убеждениями.

— Я вновь вижу в этом ваши благородные и высокие чувства, — сказал император, смотря с сердечной теплотой на красивое лицо графа, — и тем больше горжусь другом, который имеет подобные мысли и чувства.

Граф Валевский поклонился.

— Вы можете вполне полагаться на меня, государь, — сказал он, — вам принадлежит право определять образ и способ управления Францией, и если я не могу служить вам с полным убеждением, следовательно, с успехом на том месте, которое вам угодно было вверить мне, то моя преданность вашей династии и Франции остаётся неизменна, и я должен только сожалеть, что не имею возможности доказать её на деле.

— Я надеялся, однако, — сказал император, садясь и приглашая графа сесть рядом, — что вы не откажете мне в большой услуге, о которой я хотел просить вас.

Граф с удивлением и вопросом взглянул на императора.

— Я не хочу принуждать вас к деятельности внутри государства, — продолжал Наполеон с улыбкой. — Может быть, настанет время, когда и в этом отношении мы будем лучше понимать друг друга, чем теперь, но в иностранной политике я надеюсь на вашу помощь.

— Ожидаю приказаний вашего величества, — сказал граф Валевский с некоторой сдержанностью в голосе.

Наполеон наклонился немного к графу и, проводя пальцами по усам, сказал заглушённым голосом:

— Надобно противопоставить что-нибудь серьёзное этой прусской опасности, которая принимает в Германии грозные размеры.

Граф Валевский изумился.

— Ваше величество желает войны для завоевания Люксембурга? — спросил он тоном, доказывавшим, что не совсем одобряет такое решение.

Император рассмеялся.