Европейские мины и контрмины

— Я был бы плохим игроком, — сказал он тихо, — если б не подумал об этом обстоятельстве. Но я не забыл того страшного оружия, которое, будучи правильно употреблено, поражает Россию в самое сердце и в то же время грозит Пруссии, того оружия, к которому даже великий император прибегал нерешительно и не вполне, но которое, однако, наносило России столь глубокие раны, когда его серьёзно применяли другие державы. А особенно Австрия, держащая рукоятку этого обоюдоострого меча, Австрия, исторически обязанная загладить несправедливость, сделанную Марией-Терезией…

— Польша! — вскричал он с дрожащими губами и с пламенным взором. — Ваше величество говорит о Польше?

— Почему же нет, — сказал Наполеон, с улыбкой посматривая на графа, который лишился обычного, почти равнодушного спокойствия и стоял перед ним в сильном волнении. — Почему же нет, кузен? Уже последние Валуа признавали огромную важность тесного союза Франции с Польшей. Впоследствии бессмертная слава этой благородной нации всегда приводила в радостный трепет французские сердца, но французская политика слабо и нерешительно повиновалась голосу этого инстинкта, и, быть может, величайшая ошибка покойного императора заключалась в том, что он не сказал тех слов, о которых его просил Понятовский: «Que la Pologne existe!»[42] Ему препятствовали отношения к Австрии, той самой Австрии, фальшивая политика которой стремилась найти себе опору в насильственно связанных чуждых элементах, вместо того чтобы привести в порядок и свободно развить свои собственные силы. — Теперь же, — продолжал он, — когда Австрия, лишившись своих итальянских владений, снедавших её, как раковая язва, захочет исправить и другую ошибку; когда она придёт к великодушному решению подарить возрождённой Польше Галицию, тогда… — Взор императора стал задумчив, голос значительно понизился. — …Тогда, быть может, раздадутся, как завещание великого императора, те слова, которые он не решался произнести, и когда, — продолжал он громко, — их скажут Франция, Австрия, Италия, то какую силу будет иметь Россия? Её могущество исчезнет от этих слов, как исчезает лёд от солнечных лучей.

— Государь! — вскричал граф в сильном волнении, прижимая к груди обе руки. — Преклоняюсь в удивлении перед вашим величеством и искренно благодарю вас за милость, которую вы оказываете мне, открывая богатую область своих идей.

Император улыбнулся и продолжал говорить, вперив взор в пространство, как будто он следил за картинами, которые развёртывались перед его внутренним зрением.

— Только медленно могу я прибавлять один камень к другому для созидания того великого здания, построить которое призвана императорская Франция, но придёт славная минута, когда французские знамёна будут развеваться на башнях европейской цивилизации, когда сын Франции станет главой католического христианства!

— Аббат Луциан! — вскричал граф, прикладывая руку ко лбу.

— Тогда, — продолжал император, встав и подойдя к графу, — тогда воскресшая Польша, служа могучим оплотом против азиатских варваров, гордо будет носить венец на своей главе, на которой отразится блеск великого императора…

— Слишком много, слишком много, государь! — вскричал Валевский, опуская голову на грудь. — Мои глаза ослепляет обширный горизонт света, открываемый вами, а мне ещё нужно острое зрение, чтобы исполнить свою долю работы в гигантском труде вашего величества!

Император положил ему руку на плечо и сказал с дружеской и спокойной улыбкой:

— Я вижу, мы вполне понимаем друг друга, и вы станете действовать так, как будто я сам был там. Разумеется, — прибавил он, — последняя наша мысль должна быть тайной. Семейной тайной.

— Государь, — сказал граф, — есть вещи, для выражения которых язык человеческий слаб — они должны совершаться, как совершаются великие явления природы, но не вмещаются в рамки слова. Таковы мысли вашего величества: они будут освещать мой ум и согревать сердце, но никогда не выйдут из моих уст. Однако, — продолжал он, — позвольте мне приготовиться к отъезду — я жалею о каждой потерянной минуте.

— Ступайте, дорогой кузен, — сказал Наполеон, — я пришлю вам инструкцию, которая будет содержать только то, что можно выразить словами. Она укажет вам, до какой степени известно ваше поручение Мутье и Маларе. Пусть думают, что вы хотите отдохнуть от политики среди произведений искусства, во Флоренции.

Он с чувством пожал руку графу и проводил его до дверей кабинета.

— Он достигнет успеха, — сказал император, глядя вслед ушедшему графу, — потому что станет действовать с убеждением и воодушевлением.

Он в задумчивости сделал несколько шагов по комнате.

— Я должен поставить себя во главе замкнутой коалиции, — сказал он, — чтобы вновь приобрести утраченное влияние. Чтобы действовать, не подвергая опасности свою династию. — Тогда, — продолжал он, выпрямляясь и покручивая усы, — тогда, вероятно, Берлин с большей готовностью возьмёт ту руку, которую теперь отталкивает. Но хотя все эти мысли прекрасны, велики, могу ли я осуществить их?

На лице явилось печальное выражение.