— Кастелян? — спросил император. — Я справлюсь о нём. — Нужно учредить в Пеште дипломатическое генеральное консульство, оно будет вполне естественно при новой самостоятельности Венгрии. — Но возвратимся к главному делу, дорогой герцог! Чтобы союз с Австрией имел значение, необходимо принять в него Италию, тогда только две первые державы получат полную свободу действия. Кроме того, этот тройной союз окружит южную Германию, предохранит её от прусского влияния и в случае нужды может принудить её идти вместе с нами. Полагаете ли вы возможным соглашение между Австрией и Италией — соглашение с полным забвением всего происшедшего?
— Да, поскольку это зависит от фон Бейста, — отвечал герцог. — Комбинация, которую ваше величество признает необходимой, вполне соответствует его идеям. Я не сомневаюсь также, что император, несмотря на свою неприязненность к Италии, признает политическую необходимость такого забвения, если Италия…
— Что касается Италии, — сказал император, — то я надеюсь, что там услышат мою точку зрения. Здесь трудность заключается в революционной партии, влияние которой слабеет, в Австрии же затруднение представляется в скорби об утратах, в оскорблённой гордости, в глубоко потрясённых родовых интересах. Там соглашение дастся труднее, но зато, — прибавил он с подкупающей улыбкой, — задача вверяется в более искусные руки.
Герцог поклонился.
— Я употреблю все силы, чтобы исполнить великие мысли вашего величества, — сказал Граммон.
— Это, — сказал император, подняв на герцога глаза, — величайшая из задач, предстоящих империи; от исполнения её зависит будущее положение Франции. Действительно, всё дело заключается в том, чтобы увенчать здание, в основании которого камень, заложенный при Севастополе. Я надеюсь, мой дорогой герцог, что, когда будут окончены такие приготовления и когда предполагаемая нами комбинация станет владычествовать над шаткими условиями Европы, вы будете моей опорой в руководстве действием, которое сами подготовили.
Герцог склонил голову, улыбка удовольствия осветила его лицо.
— Ваше величество знает, — сказал он, — что я не стремлюсь к управлению делами, с целью удовлетворить личное честолюбие. Положение, которым я пользуюсь по доверию вашего величества, представляет мне больше приятности и возлагает меньшую ответственность, нежели портфель, но если в момент столь великой перспективы, какая открывается из речей вашего величества, мне выпадет честь исполнять ваши великие мысли, то вся моя гордость будет состоять в том, чтобы отдать все свои силы на служение вашему величеству и Франции.
— Итак, мы вполне понимаем друг друга, — сказал Наполеон, подавая руку герцогу, — наш лозунг: ждать и работать. Подготовьте почву — в случае приезда императора Франца-Иосифа на выставку, я надеюсь, всё будет настолько ясно, что появится возможность заложить прочное основание. Но пока нам следует избавиться от люксембургского вопроса, — продолжал он. — Вероятно, маркиз де Мутье уже здесь, и он воинственно настроен. Поддержите меня немного, — прибавил он с улыбкой, позвонив в колокольчик.
— Министра иностранных дел, — приказал он камердинеру.
Вошёл маркиз де Мутье.
Император встал и сделал шаг навстречу министру.
— Герцог Граммон, — сказал он, садясь сам и приглашая гостей сесть напротив него, — ещё раз изложил мне состояние Австрии и повторил все представления, которые поручал ему сделать фон Бейст, с целью мирно разрешить люксембургский конфликт.
Маркиз почти незаметно пожал плечами.
— И признаюсь, — продолжал император, — я стал несколько опасаться, зрело обдумав причины фон Бейста и взвесив положение.
— Государь, — сказал маркиз, — причины фон Бейста резюмируются в одном лозунге: «Австрии нужен мир!» Ну что же, — вскричал он, — если Австрия нуждается в мире, с которым едва ли далеко уйдёт, — по моему убеждению, совсем недалеко, — то это нисколько не должно препятствовать нам преследовать свои интересы! Как Австрии, по теории фон Бейста, нужен мир, так Франции — я говорю это с полным убеждением — нужна война. Это если, — прибавил он, — если нельзя без войны восстановить её влияния, которого нужно достичь во что бы то ни стало. Я лично думаю, — продолжил маркиз после небольшой паузы, видя молчание императора, — что война окажется ненужной, если только будем твёрдо действовать и ясно покажем, что не боимся её.
Он вопросительно поглядел на герцога Граммона, который молча опустил глаза.
— Дорогой министр, — сказал император после краткого молчания, — я разделяю ваше чувство, оно свойственно французскому сердцу, и разделяю также ваше мнение, но до известной только степени, потому что не могу верить, чтобы необдуманно начатая война, без союзников и гарантий, восстановит авторитет Франции. Пока он поставлен лишь под слабое сомнение, но военная неудача или неполный успех убьют его. Нам может помочь только абсолютная победа, а чтобы достичь его, мне кажется безусловно необходимым иметь союзником по крайней мере Австрию.