Европейские мины и контрмины

— Я буду счастлив, если все друзья сохранят такое же дружественное расположение ко мне и примут с такою искренностью. Как здоровье вашего отца? Я навещу его, как только освобожусь.

— Мой бедный отец стареет с каждым днём, — сказала Дюма со вздохом. — Хотя его сердце и голова по-прежнему молоды; но он редко выходит из дома и силы его слабеют. На мою долю выпала почётная обязанность покоить на закате эту блестящую и бурную жизнь.

— Грустно, — сказал герцог, — что бессмертие ума… и славы, — прибавил он с учтивым поклоном, — не могут победить владычество лет над телом.

— Но сознание в бессмертии служит величайшим утешением в старческих недугах, — сказала Дюма с блестящим взором. Однако, — продолжала она, кладя свою руку на руку Граммона, — не правда ли, мой дорогой герцог, что вы привезли нам хорошую, добрую войну, отмщение за удар, под которым пала в минувшем году Австрия, моя милая Австрия?

Герцог сделался серьёзен. Помолчав с минуту, он поднял глаза на оживлённое лицо собеседницы и сказал с полуулыбкой:

— Вы, мой прекрасный друг — дама, женщина, принадлежащая миру поэзии и искусства, и вы желаете войны?

— Конечно, я желаю войны, — сказала Дюма с живостью, — и чем скорей она наступит, тем лучше. — Должна ли Франция спокойно смотреть, как ненавистная мне Пруссия подчиняет своему правлению всю Германию, тогда как Австрия, страна поэзии, религии, исторических воспоминаний, оттесняется и глохнет в болотах Молдавии и Валахии? Мы во многом виновны перед Австрией, — продолжала она, скоро и живо произнося слова, — мы вытеснили её из Италии, — к чему был какой-то политический повод и за что мы получим от Италии странные доказательства её благодарности. Мы заманили благородного рыцарственного Максимилиана в мексиканское гнездо разбойников, в котором он, может быть, погибнет! — вскричала она со слезами на глазах. — Мы сложа руки смотрели на поражение под Садовой. Неужели теперь, когда представляется случай, мы наконец не протянем Австрии руки, чтобы возвысить её опять и приобрести себе союзника, единственно возможного для нас? Вам известно, герцог, — сказала гостья, утирая глаза платком, — что я никогда не питала особенной любви к Наполеону и ещё менее к Евгении…

Герцог улыбнулся.

— Но дорогой друг, — сказал он, вскидывая руку, — вы говорите с императорским посланником!

— Какое мне до того дело, — отвечала Дюма, щёлкая пальцами, — я имею право говорить, что хочу — разве я дипломат?

Герцог опять улыбнулся.

— Итак, я не люблю вашего императора, — продолжала она, — и сознаюсь, что от всего сердца проклинала его за эту безумную и вероломную экспедицию в Мексику, за ту безличную роль, которую он играет в театре Бисмарка. Но, — продолжила она, откидываясь на спинку дивана и устремляя на герцога горящий взгляд, — я готова всё простить ему, готова работать для него, если он восстановит Австрию, заплатит Францу-Иосифу за бедствия, причинённые Максимилиану. Кстати, — добавила она через минуту, — как думают в Вене, сохранит ли Максимилиан по крайней мере жизнь в этой кровавой тине, в которую уходит всё глубже и глубже?

— Вена очень встревожена его положением, — сказал герцог. — Там старались уговорить его возвратиться, но он хочет довести борьбу до самого конца. Кроме того, и само возвращение прискорбно и тяжело для него — он отказался от своих прав австрийского эрцгерцога и утратил своё достояние…

— Тогда как другие приобрели в эту экспедицию груды золота! — вскричала Дюма. — Спаси, Господи, бедного государя, — прибавила она, складывая руки и поднимая к небу выразительный взгляд. — Но вы ведь побудите начать войну? Австрия…

— Австрия очень слаба, — сказал герцог, пожимая плечами. — Но что же говорит здесь общественное мнение? — спросил он. — Оно может иметь большое влияние на решение императора.

— Общественное мнение? — спросила Дюма, тряхнув головой. — Что такое общественное мнение? Во-первых, у нас два общественных мнения: то, которое печатают и читают в газетах, и то, которое действительно имеют в сердце, питают самые серьёзные и почтенные французы и высказывают в салонах, частных разговорах. Это последнее мнение требует войны, не войны quand meme[37], но оно убеждено, что при настоящем положении дел не могут удержаться долго ни империя, ни положение Франции в Европе. Надобно или прийти к соглашению с Пруссией, чтобы получить необходимое нам, или расчленить опять Германию и восстановить Союз под главенством Австрии. Так говорят все рассудительные люди и требуют преимущественно какого-либо твёрдого и ясного решения, вместо вечного пребывания в вооружённом мире, который в тысячу раз хуже войны.

Герцог внимательно слушал.