Европейское путешествие леди-монстров

Диана: – А почему вообще нужно писать именно с точки зрения Мэри? Чем она лучше других?

Кэтрин: – О ней легче всего писать. Ты слишком взбалмошная, а за Жюстину я думать не могу – со всей этой ее философией… В общем, если я начну писать обо всем, о чем думает Жюстина, то все читатели заснут: крестьянские бунты семнадцатого столетия, права человека, что по этому поводу говорил Вольтер…

Жюстина: – Я и сама понимаю: такие вещи интересны для меня, а читателям они могут показаться скучными и утомительными.

Кэтрин: – Я тебя не осуждаю, Жюстина. Ты знаешь, я рада, что ты такая, какая есть, и не хочу, чтобы ты была другой. Но действие должно двигаться.

Диана: – Пусть так, но Мэри все равно не узнает шалфей, даже если он ее за ногу укусит.

Мэри: – Шалфей не кусается. Уж это-то я знаю!

Она вошла в дверь и вновь почувствовала, как тянет холодом от стен замка, как давит тяжесть камня вокруг и над головой. Свет пробивался только в маленькое окошечко в самом конце коридора. Мэри увидела дверь справа, а слева, чуть дальше, была еще одна. Но Хайд же сказал «справа», так? Мэри толкнула дверь, и она открылась внутрь.

– Идем, – сказала она Жюстине, шедшей следом, и шагнула в комнату.

Это была даже не лаборатория, а какое-то ее жалкое подобие. Тут не было ничего, кроме длинного деревянного стола и задвинутой под него табуретки. С одного конца стол обгорел: здесь тоже когда-то давным-давно бушевал пожар. На столе стояли хорошо знакомые ей инструменты: микроскоп, бунзеновская горелка, весы с чашками. В центре стола возвышался перегонный куб, а рядом выстроились стеклянные бутылочки с разными порошками – должно быть, химикатами. Они были довольно красивые, разноцветные. Тут же стояла керамическая ступка с пестиком. Вот так же выглядел стол в лаборатории отца в те давние времена, когда он еще был всеми уважаемым доктором Джекиллом. Только там еще были полки с разными научными книгами – тяжелыми томами в кожаных переплетах, с золотым тиснением на корешках – и стопки солидного вида журналов. Она вспомнила таблицу Менделеева, висевшую на стене, вспомнила, как солнце светило сквозь стеклянный купол бывшей операционной, из которой он сделал себе лабораторию. А теперь у него только эта пустая комната, самые элементарные инструменты и единственная книга, примостившаяся в уголке стола. Она была в кожаном переплете, и на нем был вытиснен какой-то герб: щит с неумело нарисованным, средневекового вида драконом. Или это просто собака с крыльями?

Мэри: – Не давай Кармилле это читать! Назвать ее герб собакой с крыльями…

– Он продолжает свои эксперименты, – сказала Жюстина.

Мэри подошла к столу.

– Конечно, продолжает. Думаю, он их никогда не прекратит. У него это что-то вроде мании.

Она уже хотела заглянуть в книгу, но тут Хайд распахнул дверь – с такой силой, что она грохнула о каменную стену. Волосы у него были так взлохмачены, словно его потрепало небольшое торнадо, а может, он теребил их руками в припадке отчаяния.

– Мэри, – сказал он, – ты должна мне помочь. Честное слово, я в тупике. Что случилось с Люсиндиной кровью? Ты четыре дня ехала с ней в дилижансе – заботилась о ней, о ее питании. Ты не заметила ничего необычного? В процессе трансформации?

Мэри молча смотрела на него. Лабораторный халат, еще утром такой аккуратный, теперь был весь измят. Узкое плутоватое лицо казалось усталым. Лоб у него был нахмурен, и очаровательная, хоть и не вызывающая доверия улыбка куда-то пропала. На миг ей стало его почти (почти!) жаль.

– Я понятия не имею, о чем вы, – сказала она по возможности холодным, надменным тоном. – Какой еще процесс трансформации? Что за эксперименты проводил с Люсиндой ее отец?