Exemplar

Вообще говоря, трехчастная композиционная схема присуща с большей либо меньшей очевидностью всем произведениям, вошедшим в «Exemplar» Г. Сузо. Наиболее явна она в «Книжице писем» (последовательно обращенных к «начинающим», «совершенствующимся» и «совершенным»), проступая на фоне «Большой книги писем», не обладающей такой композицией. «Книга», напомним, была составлена Э. Штагель и после смерти последней подверглась глубокой редакторской переработке в соответствии с новой композиционной схемой. В результате этой правки возникла «Книжица писем».

Если не учитывать дополнительных ценностей, связанных с вербализацией, то относительно немецкой мистики в целом, и творчества Г. Сузо в частности, можно сказать, что в свете тотального опыта наличие богословско-теоретической доктрины ничем не отличается от ее отсутствия, поскольку такая доктрина выражает и без нее имеющееся в опыте содержание. Для того чтобы перейти от непосредственного переживания опыта к его проговариванию и, как следствие, к построению учения об опыте, мистагогии, необходим некто другой — адресат изложения и наставления. Именно такая необходимость и стала главной причиной появления в автобиографии «Vita» второго, кроме Служителя, постоянного персонажа, Э. Штагель, и удвоения действия. Каждый этап духовного становления человека, изображенный в ч. I автобиографии в статусе спонтанного протекания, получает в ее ч. II благодаря присутствию духовной дочери и собеседницы Служителя свое доктринальное оформление. Сказанное в полной мере приложимо к гл. XXXI—XXXII и гл. XLVI—LIII, где опыт «бесстрастия», соответственно, описывается напрямую и получает логическую, дискурсивную проработку.

III. Заключение: Служитель и Г. Сузо. Перформативное действие

Остается выяснить, в каком соотношении находятся автобиография рейнского мистика с другими его, либо приписываемыми ему, сочинениями: с «Книжицей Вечной Премудрости», «Часословом Премудрости» и «Книжицей любви». Мы имели возможность убедиться, что аскетические упражнения Служителя и его повседневное поведение в целом имели достаточно экстравагантный характер. Вместе с тем, при всей их странности, они вовсе не были непредсказуемыми или алогичными, поскольку неизменно обосновывались мотивациями, и притом вполне устойчивыми и однородными. Обосновывая свою, изображаемую в автобиографии, жизнедеятельность, Служитель обращался к некоему набору (парадигме) общих смыслов, в свете которых эта жизнедеятельность становилась не только совершенно логичной, но и неизбежной, более того, единственно возможной. Такие смыслы заданы главным образом земной жизнью Христа, точней же — его последними днями: крестными муками, смертью и воскресением, описанными в обеих «книжицах» и в «Часослове». Эти произведения обнаруживают смысловой контекст жизни Служителя, в пределах которого она только и обретает сквозную понятность и ясность.

С предельной отчетливостью связь между поведением Служителя и парадигмой окружающих его смыслов устанавливается с помощью многочисленных, однообразно оформленных взаимно-обращенных конструкций.

Чем чаще станем взирать на Него и горячей Его обнимать руками нашего сердца, тем крепче мы будем обняты Им — здесь, и в вечном блаженстве (с. 298 наст. Изд.).

Чем с большим вожделением станешь обсасывать перст божественного наставления — тем чище будешь наставлена и тем сердечней напоена питием Вечной Премудрости» (с. 352 наст. изд.).

Каждая из подобных «чем, тем» (so, so)-конструкций состоит из двух частей. Первая посвящена действию Служителя, а вторая — соответствующему его действию объективному смыслу. Содержание при этом всякий раз сводится к следующему: чем активней актуализировать смысл, тем актуальней он станет. Разумеется, указанными конструкциями техника смысловой мотивации в творчестве Г. Сузо далеко не исчерпывается. Эти конструкции — они встречаются в основном либо в видениях, либо в посланиях Служителя — являются лишь типичными, прекрасными в своем роде примерами.