Exemplar

С другой стороны, «horologium» служило названием для сборников приватных молитв, рассредоточенных по часам суточного богослужебного круга (оффиция). Такой сборник мы обнаружим и в сочинении Г. Сузо. Он приложен к «Часослову» в качестве его третьей, дополнительной части. Разумеется, отнюдь не констанцский мистик является создателем этого молитвенного чинопоследования. Обыкновение связывать вычитываемые в течение суток молитвы со сценами последних дней жизни и крестных страданий Иисуса Христа сложилось в первые века христианства. К XIV в. эта традиция постепенно оформилась в «часословы страстей» (horologia passionis), чины индивидуальных молитв, разделенные, по количеству суточных служб (утреня, хвалы, часы I, III, VI, IX, вечерня и повечерие), на 7 либо 8 сводов, в зависимости от того, учитывались ли хвалы. В таком виде «часословы страстей» вошли в состав сочинений насельниц саксонской обители Хельфта Мехтхильды Магдебургской («Струящийся свет Божества», гл. 18, кн. VII) и Мехтхильды фон Хакеборн («Книга особенной благодати», гл. 18, кн. I; гл. 29, кн. III).

Называя свое единственное латинское сочинение «Часословом», Г. Сузо апеллировал к устойчивой жанровой форме молитвенных чинопоследований[1240]. Впрочем, поддерживал он и отступившее на задний план второе значение слова «horologium», часы, чтобы с его помощью несколько оживить стершуюся метафоричность жанрового обозначения.

«Часословы страстей» являются, в жанровом отношении, тем зародышем, из которого развилось произведение Г. Сузо. Но, прежде нежели мистик из Констанца приступил к разработке этого жанра, сам жанр уже был в значительной степени преобразован неким братом Бертольдом, лектором доминиканцев из Фрайбурга в Брайсгау (ок. 1304). Мало того, что Бертольд, как впоследствии и его собрат по Ордену Г. Сузо, предпослал своему «Часослову благоговейного созерцания жизни Христовой» (Horologium devotionis circa vitam Christi) немецкоязычную версию, он разделил его на 24 главы, по количеству часов в сутках. Кроме того, предметом «благоговейного созерцания» стали не только крестные страсти Христа, но и другие события его жизни. Что касается Г. Сузо, то он вышел далеко за пределы «часослова страстей» — и, прежде всего, в тематическом отношении, подняв немало животрепещущих проблем современности. Из богослужебного чинопоследования Г. Сузо создал полноценное литературное произведение.

Его он создал по принципам совсем другого литературного жанра — жанра духовного диалога, восходящего к «Утешению философией» Северина Боэция и включавшего в себя (если ограничиться текстами, непосредственно и опосредованно повлиявшими на Г. Сузо) произведения Бернарда Клервоского, Маргариты Поретанской («Зерцало простых душ») и Мехтхильды Магдебургской («Струящийся свет Божества»). В «Часослове» — в большей мере, нежели в «Книжице Вечной Премудрости», — диалог сведен к чистой условности и является способом организации монологического, по своему существу, катехизического текста. Нет смысла искать в нем противостояния взглядов, тезисов, антитез и венчающих их синтезов. Вопросы Ученика, как и Юноши в «Книжице Истины», — чисто технические средства перехода к новым темам обсуждения. Голоса, участвующие в таком обсуждении, почти полностью лишены индивидуальных модальностей, а озвучиваемое этими голосами содержание — живого звукового воплощения. В бедных на интонации репликах слышны лишь благоговейный ужас, восторг, с одной стороны, и благосклонная снисходительность — с другой. Неудивительно, что подобный диалог часто и с легкостью устраняется, уступая место монологу Премудрости.

Итак, создавая свое латинское произведение, Г. Сузо сменил его жанровые ориентиры с часослова на духовный диалог. Зародыш же всего произведения, «Чин [чтений и молитв к] Вечной Премудрости», автор приложил к нему в качестве его дополнительной части — подобно тому, как и сто созерцаний он приложил к «Книжице Вечной Премудрости», хотя сама «Книжица», по его утверждению, выросла из этих созерцаний.

При всей значимости «Часослова» Бертольда Фрайбургского он не был единственным источником произведения Г. Сузо. Поскольку каталог библиотеки Островного монастыря в Констанце не сохранился, сведения об источниках «Часослова Премудрости» мы можем почерпнуть лишь из наблюдений над его текстом[1241].

Важнейшим из этих источников стал латинский перевод Библии, особенно входящих в Ветхий Завет пяти книг Премудрости[1242]. В ряде случаев цитируемые фрагменты брались автором не из самого Священного Писания, но из богослужебных книг, на что указывают их несколько преобразованный вид, а также не свойственные им контексты использования. Из этих же книг, миссала и бревиария, Г. Сузо нередко черпал изречения Отцов западной Церкви: Августина и Григория Великого.