Exemplar

Однажды, выйдя из-за стола, Служитель уже не мог более сдержаться. Он отправился в свое уединенное убежище[145] и взмолился Богу: «Увы, Боже любезный и Господь целого мира, будь милостив и добр ко мне, несчастному человеку, ибо ныне я стану с Тобою считаться и не сумею сего избежать. Как истинно то, что по причине Своего сугубого величия Ты никому не должен и ничего не обязан, так истинно то, что Ты — и сие, ввиду непомерной благости, подобает Тебе — позволяешь по Своей благодати остудиться Тобою полному сердцу, оно же не имеет никого другого, кроме Тебя, кому бы пожаловаться и кто бы утешил его. Господи, взываю к Тебе, перед Кем ничего не сокрыто: вот, от чрева моей матери это со мною, что всю мою жизнь я имею мягкое сердце. Ведь я никогда не взирал ни на единого человека, будь он в горести или в печали, чтобы от всего сердца ему не сочувствовать, да и никогда не мог слушать того, что может опечалить какого-нибудь человека, говорят ли ему это в глаза или у него за спиной. Пусть все мои товарищи признают и подтвердят: от меня едва ли можно было услышать хотя бы единое слово, которым я порицал бы поступки моих братьев либо прочих людей, перед прелатом ли или кем-то другим. Нет, но сделанное всеми людьми я возводил к лучшему, насколько только умел. Там, где этого нельзя было сделать, я молчал либо бежал, чтобы ничего не услышать. Я выказывал сугубое расположение к людям, чья честь была опорочена, из сочувствия к ним, дабы их честь наилучшим образом была восстановлена. Меня называли верным отцом всех бедняков, и я был особым другом всех Божьих друзей. Те люди, что являлись ко мне скорбными и озабоченными, получали от меня наставления и уходили от меня радостными и утешенными. С плачущими я плакал, печалился с опечаленными[146], пока не избавлял их по-матерински от скорби. Ни один человек не приносил мне такого несчастья, чтобы — после того, как он взглянул на меня и по-доброму мне улыбнулся, — все не было предано мною забвению ради имени Божьего, как будто бы того никогда не случалось. Господи, о людях я теперь не хочу говорить, ибо даже изъяны и скорби всех зверушек, пташек и [прочих] Божьих твореньиц, которых я видел и слышал, мне так ранили сердце, что я просил верховного милосердного Бога, чтобы Он им оказал помощь. И все, живущее в мире, обретало от меня милость и благодать. Ах, и Ты, милостивый Господи, попускаешь иным — о них глаголет возлюбленный Павел, именуя их своими ложными братьями[147], — чтобы они, вот в чем моя жалоба, изъявили на мне свою великую ярость, о чем Ты, Господи, конечно же ведаешь и что, воистину, очевидно. Ах, любезный Господи, воззри на сие и вознагради меня за сие Собою Самим».

После того, как Он довольно долго остужал [в беседе] с Богом свое сердце и наконец вошел в тихий покой, вот что ему воссияло от Бога: «Твое детское сведение счетов, которое ты устроил со Мной, проистекает из того, что ты не всегда одинаково воспринимаешь слово и образ [жизни] страждущего Христа. Знай же, что Богу недостаточно твоего доброго сердца, Он хочет от тебя большего. Ему хочется не только того, чтобы, будучи тягостно оскорблен чьим-то словом и делом, ты переносил это с терпением. Тебе нужно столь полно умереть для себя самого, чтобы ты не мог даже уснуть, прежде чем не сходишь к обидчику и утишишь, насколько возможно, его гневливое сердце сладкими и смиренными словами и жестами, ибо столь кротким миролюбием ты отымешь у него как меч, так и нож, лишив его всякой силы в его плутовстве. Смотри, не это ли — тот старый, совершенный путь, каковому любезный Христос обучал Своих апостолов, сказав: “Вот, посылаю вас, как агнцев средь волков”?»[148] Когда Служитель пришел в себя самого, то сие наставление совершенству показалось ему чрезмерно тяжелым. Ему было тягостно думать о нем, но еще тяжелей ему следовать. Но все-таки он встал на сей путь и начал ему обучаться.

Спустя недолгое время случилось, что вот был у него некий брат из мирян, и тот говорил с ним очень заносчиво и хулил его пред другими. Служитель терпеливо молчал, надеясь, что на том дело и кончится. Но изнутри его стал увещать некий голос, что он должен сделать лучше того. Когда наступил вечер и тот самый брат ел в больнице, Служитель отправился к ней и встал перед входом, ожидая, когда тот брат выйдет. Когда же сей вышел, Служитель пал перед ним на колени и изрек со слезами смирения: «Эй, любезный добродетельный отче, воздайте честь Богу на мне, окаянном, и если я чем-нибудь вас опечалил, ради Бога, простите то мне». Брат тихо стоял и с удивлением смотрел на Служителя и [наконец] со слезами в голосе произнес: «Ах, что вы делаете? Вы никогда не причиняли мне зла, так же мало, как и другим. Это я в заносчивости вас весьма огорчил своими словами. Простите мне, молю вас». И так-то сердце его успокоилось и умиротворилось.