Ф. И. О. Три тетради

Наш курс занимался во вторую смену. Из института я вышел на ярко освещенную, около Кинотеатра Форум, московскую улицу; одним из первых покидал институт до завтрашнего дня. Я медленно направился в сторону Каланчевской площади, перебирая в мыслях содержание сегодняшних лекций. Я это делал всякий раз, когда никуда не торопился и когда голова не была занята более неотложными мыслями. Так я шел, переступая с ноги на ногу, словно прогуливаясь после сытного обеда, ни на что не обращая внимания, погруженный в критический разбор лекций. В душе я всякий раз возмущался то содержанием лекций, то тем, как этот материал шаблонно, неуклюже преподносился студентам. Муранов читал нам первую лекцию по основам марксизма. Что это за лекция? Перечислил десятка два имен и фамилий, краткое содержание их трудов и высказываний, оторванных от экономического состояния стран Запада и Востока, от положения в этих странах, от состояния классовой борьбы, от завоевания колоний. Это не лекция, а коллективная библиографическая справка. Ее нельзя понять, нельзя сделать выводы и обобщения, нельзя дополнить, ее можно только вызубрить, чтобы ответить или блеснуть при случае политической грамотностью. Наш Бис, так мы его звали в школе – Борис Иванович Соколов – куда серьезнее и глубже преподносил нам уроки обществоведения в школе, а ведь это не школа, а институт. Профессор Лесков, может, и очень уважаемый и знающий, но ведь он уже не лектор, ему перевалило за восьмой десяток. Большой грузный старик – развалина, с бородой, как у Льва Николаевича Толстого. Вошел в класс, еле передвигаясь и опираясь на толстую палку, сел за стол, держась за него обеими руками, а затем не торопясь сказал:

– Здравствуйте, откройте мою книгу «Морфология русского языка» на странице восемьдесят два, такая-то фраза, вот мы ее и разберем.

Мы ее и разбирали, что могли бы сделать сами, дома или в библиотеке. Мы сидели на занятии, только чтобы не обидеть старика, из уважения к нему и к его возрасту.

Так я шел, углубившись в размышления и приходил к заключению, что мне не нравятся занятия, не нравится институт, что я ожидал от него совсем, совсем другого и по содержанию, и по духу, и когда такие выводы начинали на меня давить, душить мое настроение, я начинал себя разубеждать, ругать, выискивал хорошие и содержательные лекции, хорошие стороны занятий, говорил себе – не делай поспешных выводов, принимай все так, как оно есть, впитывай то, что тебе дают, все пригодится в работе и жизни. Этим успокаивал себя и настраивал на все большее трудолюбие, на самостоятельную работу. Да, я бегал, когда удавалось, в Политехнический, на публичные лекции о литературе, об искусстве, на выступления писателей и поэтов, много читал, вел дневник, конспекты, записки, и все-таки мне чего-то недоставало.

– Вот я тебя и догнала, – обратилась ко мне Зося. – Ты почему меня не подождал?

– А разве у нас был договор, что я тебя буду ждать? – спросил я.

– Нет договора у нас такого не было, но ведь нам по пути. Правда, если ты не согласишься поехать со мной сегодня, нам по пути только до Красных ворот. Я сегодня еду по Курской дороге к моей хорошей подруге Татьяне и хочу, чтобы ты поехал со мной, не пожалеешь. Она очень умная и пишет хорошие стихи. Она меня звала и будет очень рада, если мы приедем. Она недавно вышла замуж.

– Вообще-то надо сказать «кто ее родители и чем она занималась до семнадцатого года», добавить несколько слов о ее политическом лице, и я буду знать все, что необходимо о твоей Татьяне «Лариной», – сказал я. – И вовсе не надо ехать, чтобы ее узнать.

– Я так и знала, от тебя никогда не дождешься прямого ответа. Ну почему так? Вставишь какую-нибудь реплику, неуместную, недобрую, перевернешь сразу все настроение, душу даже, желание разговаривать с тобой отпадает, а ведь ты добрый, а не злой.

– Спасибо за комплимент, не сердись. Самое главное, никогда не сердись, и тогда ничего не будет переворачиваться. Все будет стоять на своих ногах, вниз головой.

– Я не сержусь. Но как это, на своих ногах вниз головой?

– Нормально! Это не парадокс, это совершенно естественное положение отдельных категорий и групп живых существ. Вот, например, мухи и прочая мелюзга, спокойно ходят на своих ножках по потолку, а человек и другие животные вроде слона по отношению к центру земли на своих ногах оказываются вниз головой по ночам. Один мой знакомый всех людей, в том числе и писателей, и поэтов, и общественных деятелей, делил на две категории. Первая из них находится вверх головой, а вторая вниз головой.

– И ты с ним согласен?

– Вполне! Только я считаю, что всех нужно делить не на две, а на три категории. К третьей относятся те, кто может быть, в зависимости от условий и обстоятельств, то вниз, то вверх головой. Вот например, Демьян Бедный, при всех условиях, как Ванька-Встанька, думает вверх головой, а такой талантливый поэт как Есенин нередко мыслил, находясь головой вниз.

– Так не проще ли делить на правильно и неправильно думающих и на тех, кто иногда допускает ошибки?

– Нет, дорогой товарищ Зося, то, да не это. Твой подход сухой, философский, я бы сказал статистический. А мой подход образный, конкретный, выпуклый. Как посмотришь на человека, так, как будто в телескоп, видишь положение его мозгов, вверх или вниз головой, как будто не у человека, а у мозгов ноги есть.

– Пожалуй, надо подумать.

Когда мы проходили Красные ворота, Зося сказала:

– Ну что, поедем вместе, да?

– Разве я сказал, что поеду? – ответил я.

– Да, почти, ведь мы уже прошли Красные ворота.

– Это ничего не значит, просто я не тороплюсь домой, провожу тебя до Курского вокзала, как отъезжающую на курорт, в Крым или на Кавказ, только без цветов, ведь я не знал, что буду провожать, и вернусь.

– Нет, нет, раз без цветов, это не проводы. Поедем, право же, не пожалеешь.

– А если пожалею? А если будем сидеть на какой-нибудь дачной терраске, мирно беседовать и слушать друг друга, и вдруг у моих мозгов окажутся ноги не на том месте? Я что-нибудь скажу, какую-нибудь реплику подам, и все перевернется, тогда что? Вот и пожалею.

– А ты следи, чтобы ноги у твоих мозгов были на месте, и все будет отлично. Я только не знаю, есть ли там терраска. Я на даче у нее не была, но это совсем не важно.

Тем временем мы подошли к вокзалу. Она, словно оторвавшись от меня, побежала к дачной кассе и уже возвращалась с доброй, светлой улыбкой.

– Вот мы и едем вместе, я уже взяла билеты туда и обратно. Теперь неудобно, да и просто невежливо не ехать. Только не сердись.

– Я не сержусь. «Ну поехали так поехали», как сказал попугай, когда кошка его тяпнула за хвост, – сказал я совершенно равнодушным тоном.

Да, тогда я не знал, что буду жалеть, и всю жизнь.

В вагоне электрички мы тоже болтали, сидя друг против друга. Зося иногда смотрела на меня прищурившись, кокетливо. Я не строил из себя ухажера, был таким как всегда, каким бы был, если бы ехал один. Как осадок моих мыслей о лекциях и институте, настроение у меня было ровное, как осенний день, безразличное…