Фабрика мертвецов

Был только один человек, способный не тронуть дорогую домашнюю машинерию, но уничтожить полицейское оборудование… и искромсать Митины бесценные сорочки. Алешка Лаппо-Данилевский, вот кто! Наверняка не сам, а по указу своего папеньки. Точнее, отцовские вещи — по отцовскому указу, а Митины — по велению собственной завистливой душонки!

Одного только Митя понять не мог — для чего им все это надо?

Глава 29 Орднунг и стряпуха

Зависть — сильное чувство. Шершавое такое, ворочается в груди, по сердцу проходится металлической теркой, под ребрами ковыряется. Ну почему? Митя снова завертел головой, разглядывая аккуратные поля, то окопанные канавой, то обсаженные кустарником. Рядом с одним Митя не выдержал, остановился: на нем то и дело звучно щелкало металлическое реле, с тугим гулом включался паровой насос — и вода рассыпалась маревом брызг над выстроившимися, точно солдаты на плацу, ростками. Нет, у дядюшки Белозерского супруга из внучек Даны-Водной, так она тоже в засушливые годы умудрялась родники прямо к полям выводить — но тут — то никакой Кровной Силы, чистейшая паровая механика! Кое где меж полей виднелись новехонькие, по-германски аккуратные домики с палисадниками — одинаковые, будто горошины из одного стручка. И от всего этого создавалось впечатление, что они каким-то чудом перенеслись в окрестности Берлина или Бонна. Ну и почему здесь живет убогий Ингвар, а он, Митя вынужден ютиться в запущенном и обобранном имении, вокруг которого еще и дела какие-то странные творятся?

На миг Митя подумал, что он даже понимает Алексея: если при виде Митиных рубашек у того также пекло в груди. Митя тряхнул головой: да знал бы младший Лаппо-Данилевский сколько на каждую вещь из Митиного гардероба сил положено! Сколько ссор с отцом, сколько умильных улыбок бабушке, сколько выгадываний из собственных карманных денег и постыдной, приказчицкой прямо, экономии на всем — и так на каждую сорочку, каждую пару перчаток или модный жилет. Каждый дюйм шерстяного с шелком камлота или тонкого батиста кровавым потом полит, а этот… тварь, хуже нава, ножом их рубить? Ну ничего, любезный Алексей Иванович, сочтемся — и с вами, и с батюшкой вашим! Отольются вам… покромсанные манжеты да отпоротые пуговицы.

Ворота в помещичью усадьбу были далеко не такими узорчатыми, как у въезда в отцовское имение — зато и ржавчины на них ни пятнышка, а дорога вымощена камнем. И открывались ворота тоже на пару — зашипело, затрещало, и створки разъехались сами, никаких тебе кланяющихся мужиков с причитаниями „Ты дывы, яка радость нам привалила — паны с гостями понаехали!“, как у Шабельских. Разве что вдалеке промелькнула баба, торопливо орудующая метлой, да у дома, похожего хоть на усадьбу Шабельских, хоть на их с отцом, наметилось некое торопливое шевеление. На заполошный вопль „Германец наш йиде! А з ним ще якись бесы!“, Свенельд угрюмо поморщился:

— Несмотря на то, что мои соплеменники живут здесь со времен Ее Величества Екатерины, немец для деревенских жителей — по-прежнему такой вид нечисти.

— Может, у них есть основания? — хмыкнул Митя.

— Может, и есть. — Ингвар остановил паро-телегу, стрекотание и гул смолкли, и его слова прозвучали особенно громко. — Тех, кто заставляет работать, не любят. Хотя откуда вам, Дмитрий, про работу знать?

— Ингвар! — предостерегающе окликнул его брат.

— Совершенно верно! — глядя на него свысока, согласился Митя. — Светская жизнь отнимает слишком много сил, чтобы тратить их на такое скучное занятие как работа.

— Митя! — простонал отец.

— Ho-ho, die Jungs kämpfen immer zuerst, und danach werden sie Freunde![22] — пронзительно проорал старик-механик, и его паро-бот погрохотал к новехонькому кирпичному бараку, накрывшему своей длинной тушей место для цветников.

— Я ни в коей мере не собираюсь с Ингваром драться. — Митя возмущенно поглядел ему вслед. А уж тем паче — становиться друзьями. Ни после. Ни до. Ни вместо.

— Ваше счастье! — задиристо ответил Ингвар, расправил плечи аж до хруста и слегка округлив руки — как борец на цирковой арене — величественным шагом направился следом за паро-ботом.

— Может, за целителем? — вроде как себе под нос, но все же довольно громко пробормотал Митя. — Судя по походке, мертвяк его здорово помял… руки вон как свело.

Ингвар бросил на Митю яростный взгляд, рванул створку… Изнутри сильно пахнуло устойчивым ароматом смазки, нагретого металла и влажного пара.

— Заводите! — скомандовал Ингвар отцу.

Тот только укоризненно покосился на Митю — и повел автоматон внутрь.

Кирпичный барак был забит всяческой машинерией: Митя и не видал такой никогда! Булькали котлы, негромко гудели винты, и то и дело, вырывались из труб струйки пара. Соскочивший с автоматона механик ухватился за ручку и принялся ее яростно крутить. Гудение усилилось, будто внутри заметались тысячи стальных пчел, шестеренки громадной паровой машины завертелись быстрее… и иззубренная „Перунова стрела“ ломаной сверкающей линией промелькнула вдоль стены барака, и тут же исчезла, оставив за собой резкий запах озона.