Фабрика мертвецов

— Не из-за глины же его убили? — нахмурился Свенельд Карлович.

— Так убили все ж таки? — подхватил исправник.

— Осмотрим — узнаем, — хмыкнул Аркадий Валерьянович. — Сейчас нужно найти детей.

— Да! Так чего он принес-то! — видно, во всей нынешней круговерти Зиновий Федорович наконец нашел нечто простое и понятное, за что можно уцепиться, и кинулся к валяющемуся на полу свертку. Дернул за бумажный край, и на ковер выпал изодранный в клочья Митин шейный платок. Исправник замер, став еще потерянней. — Извините, ваше высокоблагородие… не хотел читать первым… — повернулся он к Меркулову-старшему, протягивая листок бумаги.

— Что ж вы нервничаете так? — Аркадий Валерьянович досадливым жестом выдернул бумагу у него из рук, расправил рывком и после краткой паузы протянул: — Однако же…

— Что там? — вскинулся Свенельд Карлович.

— Тут сказано, — Аркадий Валерьянович начал медленно складывать записку, — чтоб я следовал за этим мертвяком. — Он кивнул на тело. — Если хочу найти сына, — и он нагнулся, поднимая с ковра Митин изодранный шейный платок. И скомкал его в кулаке.

— Шо, так и казалы — за мертвяком идтить? Ну, зовсим знахабнилы, — прогудел из коридора Гнат Гнатыч.

— Сказано, «за подателем сего», — криво усмехнулся Аркадий Валерьянович. — Занятно, что нет требования не сообщать в полицию.

— Наверняка знают, что вы и есть полиция, — пробормотал старший Штольц. — Как же мы теперь, Аркадий Валерьянович? — Он все еще нянчил секиру, растерянно поглядывая то на Меркулова, то на мертвое тело. — Он-то нас уж точно до места не проведет.

— Кто вам сказал, любезный Свенельд Карлович, что он бы нас довел до места? Во всяком случае, до места, нужного нам? — усмехнулся Аркадий Валерьянович. — Мы с вами пойдем вовсе не туда! — закончил он, вынимая из кармана другой листок, взятый в Митиной комнате.

[1] Что случилось? Что это, господа? (нем.)

Глава 41. Злодеи и сообщники

Митя шумно выдохнул. Руки, цепляющиеся за решетку на окне, мелко дрожали. Мощные, сбитые чуть ли не из цельных стволов ворота дома-крепости с грохотом захлопнулись, тяжеленный засов ухнул в пазы, но Митя лишь засмеялся — отрывисто и нервно, отпуская скопившийся внутри страх. Что эти ворота для двух паро-ботов?

«Обошлось, неужели обошлось…»

На лестнице заорали — пронзительно и страшно:

— Как они здесь очутились? Их же должны были к цехам отвести! Вы обещали, что там их и закопают! — верещал пронзительный голос, похожий и одновременно непохожий на голос младшего Лаппо-Данилевского.

— Не верещить, паныч! Здесь закопать ничуть не хуже выйдет! — прогудел напряженный, как провод к свечам Яблочкова, голос Бабайко.

— Вы в уме? Они же сейчас все тут разнесут! — снова заверещали ему в ответ.

— Не разнесут… Тащить сюды тех двоих!

Множество ног затопотало по лестнице и вместе с ними вверх покатился знакомый чудовищный смрад.

Митя судорожно сглотнул подкатившую к горлу тошноту и почувствовал, как бледнеет — точно льдом провели по щекам. Пока еще его тошнит от… ЭТОГО, но если он не найдет способ выкрутиться и на сей раз, тошнить перестанет, и тогда — все. Конец. Он взбрыкнул ногами, торопясь спрыгнуть на пол… Манжет его единственной оставшейся приличной рубашки зацепился за оконную решетку. Митя стиснул зубы, чтобы не взвыть в голос, отчаянным усилием воли подавил панику, подтянулся на одной руке и принялся аккуратно отцеплять манжет от железной занозы:

«Я не позволю себе порвать рубашку. Я не позволю себе… панику».

Грохот шагов докатился до крохотного «пятачка» в деревянной башне.

— Открывайте быстрее! — взвизгнули пронзительно.

— Не орить, панычу… — гремя ключами, пробурчал Бабайко.

— Не смейте так со мной разговаривать, вы… — сорвался на верещание Алексей.

Манжет наконец отцепился, Митя повис, ухватившись за решетку и костеря на все лады вдруг озаботившегося уважением к своей особе Лаппо-Данилевского.

— Ежели дуже хочете, щоб вас признали — та пожалуйста, хто може запретить, — пробухтел Бабайко.

Звучно лязгнул ключ.

Гро-гах! Гро-гах! По дому-крепости словно прокатилась мелкая, испуганная дрожь — паро-боты приближались. За дверью гнусно выругались…

Митя наконец спрыгнул вниз. Метнулся к разорванным оковам у стены, подхватил стальной наручник, наматывая обрывок цепи на кулак.

— Где этот мерзавец? Куда он делся? Говори, говори! — вопил Алексей. И глухие звуки — будто кулаком в подушку: за дверью кого-то били. Легко догадаться — кого.

— Уймиться! Уймиться, кажу, вы ж его вбьете, а он нам потрибен! Ты! Тащи его наружу! — заорал Бабайко.

Смрад стал сильнее — будто вскрытый могильник разворошили палкой — снова раздался топот, и крик:

— Отпустите меня немедленно! Schweine! Schurken!

— Давай, давай, немчик! Там за тобой брательник приехал — перемолвься с ним словечком! А ну, не дергайся! — проорал Бабайко.

Снова донесся шум, грохот, что-то… или кто-то… покатился по ступеням — Ингвара волокли наружу.

— Ишь, немчура поганая! — совсем рядом прохрипел Бабайко. — Ничего… Мы к воротам, а ты ищи второго! Соседнюю камеру проверь!