Читаем Фабрика прозы: записки наладчика полностью

Прав был Набоков по сути или не прав, зависть это в нем говорила или очень тонкий вкус? Не знаю. Для меня важнее другое. Для меня тут некий цеховой запрет. «Писатель не должен ругать писателя, как гончар не должен ругать гончара, а кузнец – кузнеца. Во всяком случае, у нас в горах так не принято», – сказал мне когда-то Кайсын Кулиев.

Честное слово, я довольно бойко умею писать и, признаться, мог бы этак красиво и хлестко поиздеваться над некоторыми своими современниками в плане стиля, композиции и т. п. Я не горец, как Кайсын. Но старинная цеховая солидарность мне мешает публично ехидничать по поводу коллег. Впрочем, возможно, это предрассудок. Но уж как есть.

<p>5 февраля 2018</p>

Почему все так взъелись на слово «волнительный»? Дескать, нет такого слова, дескать, оно неграмотное, мещанское, пошлое. Успокойтесь. «И главный, самый волнительный вопрос: так ли я живу и все окружающие меня люди?» (Лев Толстой, «Верьте себе», 1908). «“Волнительный” – это слово К. Федин с огорчением нашел в статьях Льва Толстого», – пишет Гаспаров. Я думаю: если Толстой, то нечего огорчаться. Кроме того, это слово употребляет Нестеров в своих воспоминаниях и сам Набоков в «Подвиге». А также Всеволод, к примеру, Иванов.

Так что всё в порядке, полагаю.

<p>8 февраля 2018</p>

Что-то странное со мною сделалось. Перелистал несколько книг, кликнул несколько ссылок, на книги наши и переводные. Написано вроде хорошо. Но – красиво. А значит, для меня сегодняшнего – очень плохо. Тошнит от красоты слога. От бесконечных «как…», «был похож на…», от ритма, от всех и всяческих красот.

Была у меня, прячется от меня где-то книга – автор Владимир Успенский. Название: «Теорема Гёделя». И еще одна: «Клиническая психиатрия» под ред. Ганса Груле. Перечитать, что ли, чтобы опять возродить в себе вкус к художественности?

<p>13 февраля 2018</p>

Недавно я прочел, что Бродский сказал о Блоке: «На мой взгляд, это человек и поэт во многих своих проявлениях чрезвычайно пошлый».

Что это значит? Это еще раз доказывает, что Бродский в поэзии – это как Путин в политике. Зачищал вокруг себя поэтическое поле. Как Путин – политическое: он смог сформировать всенародное мнение о своей полнейшей безальтернативности. Так же и Бродский. Есть Бродский – айсберг, Монблан, громада, небожитель, нобелиат. И все остальные вокруг.

И я вовсе не осуждаю Бродского, как не осуждаю, например, Рокфеллера, давившего своих конкурентов, чтобы стать нефтяным королем Америки. Бизнес есть бизнес. Ничего личного. Ради собственного успеха можно и Блока назвать пошляком, и Горация бездарностью, и Гомера – плодом трудов когорты переписчиков…

<p>18 февраля 2018</p>

У меня в дописываемом романе вот такой диалог:

– Я вас познакомлю. Легендарный человек! Ученик Слуцкого!

– Бориса?

– Нет, Абрама Ароновича…

Широкий читатель вряд ли поймёт. Но узкий, надеюсь, оценит.

<p>19 февраля 2018</p>

Дискриминация по славе. Вчера один писатель сказал, выступая перед слушателями: «Если я вижу в книге такие слова: “Лев Толстой подошел к окну и подумал…”, я сразу закрываю эту книгу! Ну кто ты такой, чтоб в голову Льва Толстого залезть! Поэтому я, когда пишу о Толстом, никогда себе такого не позволяю».

Аудитория захлопала. Но писатель самокритично добавил: «Правда, недавно в своей книге я сочинил внутренний монолог Балтрушайтиса…» Аудитория сначала растерялась, а потом поняла – Балтрушайтис все-таки не Лев Толстой. Ему в голову залезть можно…

<p>23 февраля 2018</p>

«Тогда нам было тяжело, голодно, больно – но хорошо! А сейчас жить вроде бы легче, сытнее, комфортнее – но плохо!» Психологически так оно и есть: переселиться из барака в коммуналку или получить прибавку в полфунта хлеба к скудному пайку – это грандиозное счастье, рядом с которым меркнут все ипотеки и супермаркеты.

<p>25 февраля 2018</p>

Чай, сахар и социальная грусть. Случалось ли вам пить чай с людьми, которые в чашку сначала наливают кипяток, а потом уже подливают собственно чай, то есть заварку, из заварного чайника?

А мне случалось пить чай в семьях, где хозяин сначала клал всем по две ложечки сахару в пододвинутые к нему стаканы (то есть сахарница стояла рядом с ним, он один ею распоряжался) – а потом каждый брал свой стакан и передавал его хозяйке, которая сидела у самовара. Она лила кипяток, а уж потом сверху – заварку. И спрашивала: «Покрепче? Послабее?» – хотя места для заварки там оставалось примерно два пальца.

<p>28 февраля 2018</p>

Главная тема. «Стержневой образ Достоевского – образ мещанина, корчащегося под двойным прессом сословного бесправия и капиталистической конкуренции». Это в 1930 году, в Литературной энциклопедии, написал известный тогда Валерьян Переверзев (1882–1968). Советское марксистское литературоведение заклеймило эти перегибы как «вульгарный социологизм», и даже ругательство такое было специальное: «переверзевщина».

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Дениса Драгунского

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза