Хотя читать эту великую книгу я никому не рекомендую. Вязко, скучно, старомодно и стилем, и манерами героев.
Цифры и сокращения. Перечитывая «Семью Тибо» в переводе прекрасного Мориса Ваксмахера (вспомнил его туманно: кажется, он прихрамывал?), я вдруг заметил такую занятную старомодность: «г-н Тибо», «г-жа де Фонтанен». Такие сокращения я видел у русских авторов XIX века, у Чехова, напр.
А также «напр.», «и проч.», «etc.», «и т. п.» – и т. п.
Мне это казалось глупым и смешным, особенно в речи героев. Да и в авторской речи тоже. Мне не нравилось, когда писали «в 1892 г.» – вместо «в (тысяча) восемьсот девяносто втором году». У Льва Толстого еще круче. Кознышев в «Крейцеровой сонате» говорит:
«Мучаются 0,99 наших мальчиков»; «Если бы 0,01 тех усилий»; «Со мной, да и с 0,9, если не больше». «Так делается в роде человеческом в 0,99 его части. Только в 0,01 или меньше…» и так далее.
Почему мне это странно? Потому что я хочу знать, как герой это говорит. Неужели Кознышев говорит «ноль целых девяносто девять сотых»? Или «ноль запятая девяносто девять»? Скорее всего, он говорит «девяносто девять процентов».
Зашифровка устной речи в письменную ради обратной расшифровки в устную выглядит нелепо. Никто ведь не говорит словами «г-жа Фонтанен в 0,99 случаев». Странно.
Литературный этикет. Чехов заметил, что есть слова, которые может говорить герой, но не может – ну, скажем так, не должен – говорить автор.
Авторская речь – при всех ее индивидуальных особенностях – должна быть более «литературной», менее «устной». Если, конечно, автор сам не является в виде героя, этакого приблатненного или малограмотного рассказчика. Но это весьма редкое явление. В 99 % случаев автор – это автор, а герой – это герой. И они говорят чуточку по-разному.
Герой может сказать о девушке: «Балдежная чика, ножки супер!» Но вряд ли можно начать рассказ так: «В комнату вошла балдежная чика с суперскими ножками». Но бог с ним, с жаргоном и прочими разнузданностями.
Кажется, есть вполне вроде бы нормальные, литературные слова, которым не место в авторской речи. «Харизма», «бифуркация», «энергетика» (не в значении ГЭС, ТЭЦ и ЛЭП, а в значении «таинственная сила») и т. п.
24 августа 2019
О «сказовой манере повествования». В «сказовой манере» автор резко отделяет себя от рассказчика. Резче, чем Достоевский с его «хроникерами», резче, чем Чехов в «Скрипке Ротшильда».
Но не просто рассказ от первого лица. Ни «Бесы», ни «Шерлок Холмс», ни «Жизнь Арсеньева» не являются «сказами». Почему? Потому что Хроникер, Ватсон и Арсеньев принадлежат в общем к тому же социальному и культурному кругу, что и авторы.
«Сказ» – это повествование как бы «от первого лица, с которым автор не имеет ничего общего». Классический пример тут – Зощенко. Его часто называли пошляком, потому что путали автора с рассказчиком.
В «сказовой манере», как правило, нет местоимения «я». Но оно угадывается – хотя бы тем, что стиль резко отличается от некоей общепринятой литературной нормы, которая четко ощущается читателем. Например:
«Был такой Колька Николюкин, на втором этаже у них квартира была. Большая, если хотите знать, четыре комнаты и два балкона. Папаша какой-то железнодорожный генерал, если кто интересуется. Мамаша на пианине играла, из окна слыхать. Колька человек был хороший, но рыжий наполовину. Вот ведь дела – если с переду, от челки до макушки, то полный причесон-аля-нормаль, темно-русый шатен, отдающий в брюнета в районе ушей. А с заду, с затылка то есть – рыжий, прости господи, как клоун в цирке. Ребята в школе над им смеялись, а он их бил. Сильно, хотя правильно: а ты не дразнись! Ну а в остальном ничего себе. Мужик как мужик. Но пьющий. Но не каждый день. По пятницам и субботам. Но зато сильно! Как правило, с дракой».
Обычно «сказ» бывает снижен относительно нормы.
Было бы забавно написать рассказ в «изысканно-высокой сказовой манере». Например:
«Во втором этаже обитала семья НН, люди образованные и хорошего достатка. Папаша служил по железнодорожному ведомству и к сорока пяти дослужился до путейского генерала; мамаша владела французским и мило играла на фортепьяно, окончив одно из лучших музыкальных училищ столицы, но не работала ни дня, посвятив себя дому и детям – вернее сказать, единственному отпрыску сей фамилии, Николеньке. Однако оный Николенька явился истинным несчастием прекрасного семейства. Уже с первых школьных лет наставники были поражены его буйным нравом. Он не знал удержу в забавах и ссорах, отчего друзья скоро стали сторониться его. Доктора говорили, что это игра природы – недаром у него волосы были двух цветов…»
Но это будет «сказ» только в том случае, если удастся показать: автор как бы поднимается на цыпочки, тянется к уровню своего рассказчика, изображает из себя аристократа и умника – и в результате получается смешно. Однако вряд ли какой-нибудь автор на это согласится. Гордость не позволит!
25 августа 2019