Читаем Фабрика прозы: записки наладчика полностью

Написал колонку про кастомизацию текстов. В ответ мне пишут, что тексты скоро исчезнут. Давайте всё же утихомирим свой футуро-энтузиазм. Дышим носом. Надо оглянуться назад и вспомнить, что такой формат, как «текст», пережил уже 3000 (а если считать с «Гильгамеша», уже 4500) лет и никуда не делся. И почему через 50 лет он должен исчезнуть или радикально трансформироваться? Особенно при постоянно растущей популярности дешевых романов. Но психологически этот настрой понятен. Так в 1920-е годы думали, что радио изменит всё. Но вот «радио есть, а счастья нет» (И. Ильф).

<p>27 октября 2020</p>

Я смотрел «Дорогу» Феллини, рыдая. Сейчас – тихо плачу, в том числе и оттого, что вижу – сегодня так уже нельзя. Такие лица теперь не носят, так руками не машут. Похоже на то, как Качалов читает «Холстомера» – все эти паузы и завывания вызывают неловкость.

Немое кино начала ХХ века устарело меньше. Идея, которая вычитывается в «Калигари», – бездонно глубока и вечна и полна устрашающего трагизма. А вот идея «Гибели богов» – слишком связана с эпохой. Хотя, казалось бы, смешно сравнивать архаичный фильм не сильно известного Роберта Вине с масштабным полотном великого Лукино Висконти. Однако же…

<p>2 ноября 2020</p>

Все должны меняться. Писатели, фотографы и просто люди, частные лица. Нет ничего, что не надоедало бы. Один и тот же прием в искусстве, одна и та же манера общения приедаются. У просто талантов – на третий раз. У гениев – на шестой. Лихой сюжет становится уныло предсказуемым, тончайший стиль – шаблонным, влюбленный взгляд – сладеньким; весельчак превращается в пошляка.

Меняйтесь, а то пропадете совсем!

<p>3 ноября 2020</p>

Сочиненная Анатолием Рыбаковым и приписанная Сталину фраза «нет человека – нет проблемы» имеет некие корни в русской литературе. Есть у Чехова фундаментальный рассказ «Соседи» (1892). Почему фундаментальный – потому что там плотно спрессована целая кипа литературных, политических и психологических проблем эпохи.

Рассказ – о том, как у помещика Ивашина сестра Зина, девушка, ушла жить к женатому соседу Власичу. А Ивашин приехал за ней – устыдить, отговорить, увезти силой, убить соблазнителя… Разумеется, у него ничего не получается.

Среди побочных сюжетов там есть вот такой. Помещик Власич рассказывает, что когда-то, еще в сороковых годах, это имение арендовал француз Оливьер:

«Туда зашел молодой бродяга, вроде гоголевского бурсака Хомы Брута. Существует много вариаций. Одни говорят, что бурсак волновал крестьян, другие же – будто его полюбила дочь Оливьера. Не знаю, что верно, но только в один прекрасный вечер позвал его сюда Оливьер и сделал ему допрос, потом же приказал его бить. Понимаешь ли, сам сидит за этим столом и бордо пьет, а конюхи бьют бурсака. Должно быть, пытал. К утру бурсак умер от истязаний, и труп его спрятали куда-то. Говорят, что в пруд Колтовича бросили. Подняли дело, но француз заплатил кому следует несколько тысяч и уехал в Эльзас. Кстати же подошел срок аренды, тем дело и кончилось».

В финале главный герой, Ивашин, возвращаясь домой мимо пруда, куда якобы бросили тело засеченного до смерти бурсака, думает:

«Оливьер поступил бесчеловечно, но ведь так или иначе он решил вопрос, а я вот ничего не решил и только напутал». Решил вопрос – то есть уничтожил неудобного человека. То есть: нет человека – нет проблемы. Более того. В черновом варианте рассказа Чехов пишет: «Оливьер поступил бесчеловечно, но он в тысячу раз больше похож на человека, чем я: он так или иначе решил вопрос». Загадка от гуманиста Чехова? Поступать бесчеловечно – это и есть поступать так, как поступает человек, а не размазня?

Кстати, в черновике у Ивашина вполне говорящая фамилия – Кашинцев.

А в набросках к повести «Три года» у Лаптева фамилия Ивашин.

<p>8 ноября 2020</p>

Об искусстве комментария. Представим себе, что мы читаем некие мемуары, в которых есть такая, например, фраза:

«18 октября 1920 г. Гуляла с милой Шурочкой Буксгевден по Большой Дворянской, ныне Урицкого. Встретили Анатоля Купцова и всю компанию поэтов: Свитлого, Васильева и Анечку Горобцову. Выпили пива в пивной “Версаль”. Шурочка сообщила, что выходит замуж за Колю Сиверцева».

Комментарий:

18 октября 1920 г. Александра Буксгевден была уже в эмиграции в Париже, куда уехала в начале 1919 года. Большая Дворянская была переименована не в Урицкого, а в Володарского. Поэт Анатоль (очевидно, всё же Антон) Купцов был в июле 1920-го уже арестован ЧК и расстрелян через три (?) недели. Поэт Свитлый Авдий Сергеевич к 1920-му был также в эмиграции. Неясно, о ком из поэтов Васильевых идет речь, но ни Иван, ни два Николая, ни Петр в это время в этом месте быть не могли, поэту же Павлу Васильеву было всего 10 лет, а поэту Сергею Васильеву – 9 лет. Анна Горобцова – неизвестная личность. Возможно, речь идет о кузине поэта А.С. Свитлого Алевтине Гурбенцовой, известной по двум посвящениям в его стихотворениях.

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Дениса Драгунского

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза