Фабрика прозы: записки наладчика

Что он имел в виду? А вот что. Интеллигентные люди (по меркам рубежа XIX–XX вв.) почти никогда не были собственниками квартир. Собственничество сразу передвигало их из класса интеллигенции в класс буржуазии. Интеллигентный человек квартиру снимал. Когда она обтрепывалась, то есть года через четыре-пять – он что делал? – правильно! Съезжал и снимал другую, чистенькую. Вот и всё.

21 июня 2015

Волки высоких идей. Есть люди, которые столь яростно защищают свои прекрасные идеалы, что становятся похожими на волков, загрызающих любого, кто зазевается.

Желчные оппозиционеры, не прощающие власти ни единого промаха. Несгибаемые лоялисты, убежденные в безупречности власти. Радикальные феминистки, считающие, что мужчина всегда виноват. Фанатично верующие, во всем ищущие оскорбление религии. Упертые правозащитники, озабоченные тем, чтобы никто не унизил человеческое достоинство садиста-маньяка-убийцы. Либералы, которые во имя свободы слова аплодируют призывам к уничтожению самих либералов. Космополиты, со смехом доказывающие глупость любой национальной идентичности. Националисты, истово убежденные в том, что «мы» стократ лучше, умнее, моральнее, красивее, чем «они».

Все эти люди – нужны. Они освежают общественную жизнь, разгоняют кровь дискуссии, уничтожают ослабевшие или отмирающие дискурсы. Волки, одним словом. Санитары социально-психологического леса.

Но их судьба, как и судьба реальных волков, в итоге печальна: украсить своими шкурами буржуазную гостиную.

24 июня 2015

Герои и жертвы. Один мой старший (сильно старший!) товарищ переживал особую драму, связанную с войной.

Его призвали, отправили на формирование, и довольно скоро эшелон новобранцев двинулся к фронту. Но состав не добрался до места назначения – был атакован немецкой авиацией. Первые же бомбы разнесли поезд в щепки. Много убитых, много раненых. Ему осколками посекло ноги. Кости, сухожилия. Госпиталь, операция, белый билет. Потом – то есть лет через десять – он восстановился, ходил уже без трости, но прихрамывая и медленно.

Единственная боевая награда – знак тяжелого ранения. Ну и потом, конечно, за доблестный труд в тылу, за победу над Германией («Это всем давали», – вздыхал он) – и череда юбилейных медалей. Ветеран, участник, инвалид – но не воевавший в простом и понятном смысле слова «воевать».

Ему было очень тяжело – особенно после 1970-х, когда престиж звания «ветеран» возрастал с каждым годом.

– Нет, – говорил он. – Я не воевал. Ехал на войну, не доехал. Не повезло.

И разводил руками.

– Участники войны, если забыть про предателей, делятся на героев и жертв. Меня вот угораздило попасть во второй разряд, – и криво и тоскливо улыбался.

* * *

Он же рассказывал: война; едут в поезде на фронт. Старшина, украинец, отрывает от газеты с портретом Сталина лоскут бумаги на самокрутку. Говорит:

– В мирний час мене б за це розстріляли. А тут – вухо відірвав, і нічого!

30 июня 2015

Берлин. Когда видишь роскошно одетых богатых стариков с маленькими сухими головами на широких костлявых плечах, с бессмысленно-горделивыми, как у мертвых индюков, личиками, часами молчащих на террасе за бокалом вина и редко-редко обменивающихся с особями той же породы двумя коленцами индюшачьей речи, а именно: I believe I have и I’m afraid I don’t – вот тут начинаешь думать, что большие капиталы – это наследственное. Вместе с печатью вырождения.

Хотя на самом деле это, конечно, не так. Я надеюсь.

7 июля 2015

Мне приснился этой ночью страннейший сон. Вот такой. Будто бы я читаю какую-то приличную газету, и в ней на развороте, во всю верхнюю его половину, опубликован текст с названием: «Осень, Самара и еще один большой город». Подзаголовок: отрывок из романа.

Текст замечательный. Хорошая, полновесная русская проза. Может быть, чуточку избыточная по живописности, как рассказы Бунина, написанные в эмиграции. Но всё равно прекрасно. Про мальчика, его тетку, у которой юбка в горошек, про тюрьму в конце улицы, про желтые листья на булыжной мостовой, и всё такое.

Фамилии автора нет. И выходных данных (типа: эта книга издана в таком-то издательстве, рекомендуем) – тоже нет. Зато под текстом, на оставшемся месте – подписи ведущих критиков советского времени. Запомнил Аннинского, Михайлова, Чупринина, Оскоцкого, Иванову, Камянова, Кардина, Новикова, Храпченко, Кузнецова – и даже Сучкова, Ивашеву и Елизарову, которые занимались зарубежной литературой, что в данном случае непонятно.

В целом похоже на некролог. Но проза очень качественная.

8 июля 2015