Читаем Фабрика прозы: записки наладчика полностью

«Вероятно, нет музыки хорошей или плохой. А есть музыка, которая волнует. А есть, которая оставляет равнодушным. Вот и всё. А от этого, между прочим, становится грустно. Вот, скажем, отец мой любил цыганские романсы. Певал. И мне эта музыка нравилась. А потом сколько унижения романсы эти претерпели. Вкус дурной. И прочее. Помню, Прокофьев ужаснулся, когда я сказал ему, что меня лично цыганские романсы не шокируют. Он-то всячески подчеркивал, что выше этого. И что же? Гонения оказались безрезультатными. Цыганские романсы процветают. Публика, прошу заметить, ломится. Невзирая на негодование передовой части музыкальной общественности.

А вот пример противоположного свойства: творения Хиндемита. Их и публикуют, и записывают. А слушать как-то не очень интересно. А ведь когда-то сочинения Хиндемита производили на меня очень сильное впечатление. Хиндемит – настоящий музыкант, серьезный. И человек довольно-таки приятный. Я немного Хиндемита знал. И музыка его такая же, как он сам. Всё на своем месте, крепко сколочено. И не просто ремесло, а с настроением, со смыслом. И содержание есть. А слушать невозможно. Не дымится эта музыка, не дымится. А цыганские романсы, черт их побери, дымятся. Вот и разберись тут» (Д. Шостакович).

Кажется, что это и про книги тоже.

<p>2 апреля 2016</p>

«Голова – сосуд хрупкий» – Шостакович по поводу того, что Мусоргский так и не записал, не написал оперу «Бирон». И ведь показывал друзьям куски. Те уговаривали записать, а он упорно им в ответ: «И так твердо держу в голове».

Что держишь в голове – переноси на бумагу. Голова – сосуд хрупкий.

* * *

Шостакович подписал письмо с осуждением академика Сахарова. Но сделал это не просто под давлением власти, а исходя из своих убеждений. Вот таких:

«Не всякий труд дает право человеку становиться в роль прокурора. Например, если ты всю жизнь разрабатывал проекты по созданию и усовершенствованию водородной бомбы, то вряд ли таким трудом следует гордиться. Получается грязноватый послужной список. Причастность к такому поразительному прогрессу в деле убийства должна была бы отпугивать приличных людей от поучений причастного. Но, как мы видим, не отпугивает. И даже придает этим поучениям дополнительную популярность. И пикантность. Что еще раз доказывает: не ладно у нас с критериями благородства и порядочности. Попросту говоря, сумасшедший дом».

Не так важно, прав он или нет. Я считаю, что нет, не прав. Хотя бы потому, что он не думает о возможности раскаяния, духовного переворота и т. п. Но, повторяю, это не важно. Важно, что такая мысль тоже была и жила в голове человека, мягко говоря, не самого глупого и бездарного.

О Шостаковиче кто-то сказал (кажется, дирижер Рудольф Баршай): «Он не боялся Сталина, но боялся управдома». Как это жизненно, как это про многих из нас. Лаптев у Чехова: «Я боюсь дворников, швейцаров, капельдинеров и полных дам».

<p>12 апреля 2016</p>

Какое богатое слово – «огарочничество»!

Андрей Белый: «…с 1907 года уже выступают на поверхности разгромленной жизни темы огарочничества, крайнего субъективизма, индивидуального террора; это эпоха переживаемого отчаяния с решительным «нет» видимо оправившемуся царизму и буржуазии» (1928). «“Огарочной психологией” в то время называли проповедь “трын-травизма”, подхватываемую послереволюционным надрывом; “огарочное” настроение захватывало и молодежь» (1934).

Огарок – «подросток-хулиган, безнравственный мальчишка» (словарь Ушакова, 1935–1940).

* * *

Разговор в коридоре:

– Я понимаю, что это абсолютно гениальная книга, но я не смог ее дочитать.

– Не огорчайтесь. Она настолько несравненно гениальна, что автор не смог ее дописать.

(Я, к сожалению, не расслышал, о какой книге идет речь, но тоже не стал огорчаться: таких книг довольно много.)

* * *

– А «Лолита» – на самом деле гениальная книга? – спросила Диляра Тасбулатова.

Ответил:

– «Шахнаме» – тоже гениальная книга. Ну и что теперь?

<p>13 апреля 2016</p>

Еще о гениальных книгах. «Улисса» я прочел два раза. Первый раз – по-английски, в возрасте 17 примерно лет. Со словарем. На спор с самим собою. Ну а потом – как положено, в переводе Хинкиса и Хоружего, с комментариями Екатерины Гениевой.

Стал ли я от этого лучше? Человечески тоньше, сочувственнее, добрее, умнее, литературно разборчивее, наконец?

Нет! Нет и еще раз – нет! А от прочтения «Отца Сергия», «Процесса», «Смерти в кредит» и «Утраченного времени» – да.

<p>19 апреля 2016</p>

В метро две девушки, совсем молодые.

– Либералы, между прочим, очень даже неплохо… – Поезд грохочет, и не слышно, что они неплохо делают.

– А ты откуда знаешь? – изумляется вторая. – Ты же за Путина!

– А вот знаю! – смеется первая, показывая красивые зубы.

Вторая вежливо хихикает, но смотрит неодобрительно.

<p>22 апреля 2016</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Дениса Драгунского

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза