Фабрика прозы: записки наладчика

Цитата: «На даче у А.И. Микояна до сего дня сохранилось всё в том виде, в каком бросили дом эмигрировавшие хозяева. На веранде мраморная собака – любимица хозяина; в доме – мраморные статуи, вывезенные в свое время из Италии; на стенах – старинные французские гобелены; в окнах нижних комнат – разноцветные витражи. Парк, сад, теннисная площадка, оранжерея, парники, конюшня – всё осталось как было. И так приятно мне всегда было, когда я попадала в этот милый дом добрых старых друзей, войти в старую столовую, где всё тот же резной буфет, и та же старомодная люстра, и те же часы на камине» (Светлана Аллилуева, «Двадцать писем к другу»).

Итак, у нее ни тогда, когда она была девочкой, ни потом, когда она писала эти строки, будучи весьма утонченной, филологически образованной и даже демократически мыслящей дамой (см. ее переписку с Эренбургом о Стендале), – не было мысли, что и Микоян, и сама она – живут в чужом доме, среди чужих вещей, чужой мебели…

Простодушное мародерство.

Что уж говорить о менее утонченной женщине, которая так говорила о выселении крымских татар: «И хорошо, что наш Сталин их выселил. Благодаря этому мою семью переселили в Крым и сразу дали полностью обставленный дом. С коврами, постельным бельем и даже серебряными ложками-вилками».

То есть понятия «чужое», то есть восьмой заповеди («не укради!») в головах нет вообще, на этом месте ветер свищет…

Хотя нет, не ветер. Там – единственный собственник. Хан, царь или безличное Государство. Всё, что существует, принадлежит ему. Поэтому я, собственно, живу не в чужом доме, который строили и обставляли чужие люди за свои деньги. Я живу в доме, который мне дало Государство. Ему всё принадлежит и принадлежало от века, поэтому оно имеет право отобрать у одного и передать другому.

Вот этот мародерски-государственнический чип – он и не дает выстроить экономику, политику, гражданское общество… Мне так кажется.

* * *

Сейчас шел над рекой по лугу и вдыхал медовый запах мелких желтых каких-то цветов.

А ночью над этим лугом – крупные августовские звезды, я видел.

И сразу вспомнил запретные слова:

«по-над рекой», «медвяный» и «вызвездило». Чур меня, чур!

7 августа 2016

Вообще соцреализм – это чудо! Особенно когда положительный герой изменяет жене:

«Спасительный кабинетный диван Катя вчера отдала в перетяжку. Бахирев прошел в спальню. Он лег с краю, старательно забаррикадировавшись простыней и одеялом. Катя не повторила вчерашней попытки приласкаться.

Его личная жизнь всё осложнялась.

С тех пор как он стал директором, еще труднее стало приходить в заветную хибару. Когда сменный инженер Бахирев ехал на трамвае или шел пешком в соседний поселок, это не вызывало особого внимания. Но когда новый директор завода шел проулками или стоял на трамвайной остановке, не было прохожего, который не оглянулся бы.

– Не бывает вечных тайн, – говорила Тина. – Рано или поздно всё откроется.

Но он, поднятый волною успеха и охмелевший от широты, распахнувшейся перед ним, терял осторожность, предусмотрительность. Он уже не ходил к ней, а доезжал до главной улицы поселка, там отпускал машину и брел в переулок. Всё это было сложно, но ему хотелось думать сейчас не о сложностях, а о том, что несет завтрашний день, переполненный желанными делами» (Галина Николаева, «Битва в пути»,1957).

8 августа 2016

Соцреализм. Опять личное и общественное. Традиционный сюжетный узелок: начальник и девушка. Начальник строительства уезжает в Москву к законной жене. Девушка обещает «перебороть себя»:

«Выехали на широкое мощеное шоссе – оно вело к аэродрому. Алексей оглянулся и сразу увидел: в их сторону бежала девушка в белом платье. Она размахивала над головой чем-то красным. Алексей угадал: Женя. И попросил остановить машину.

– Хорошо, что увидел тебя, – сказал Алексей, подойдя к девушке и взяв ее за обе руки. – Искал тебя везде. Эти дни такая сутолока была, мы и не поговорили с тобой хорошенько…

– Подожди, Алеша, не говори. Я хочу тебе сказать. Ругала я себя… Ведь знаю, что нельзя мне любить тебя! Не полюбишь ты меня никогда, не можешь полюбить. Настроилась на дружбу. Только на дружбу! А тут представила себе, куда и к кому ты едешь, – и всё во мне возмутилось… Глупо это, очень глупо!

На дороге гудела машина: Залкинд напоминал, что надо торопиться, они могли опоздать к самолету.

Женя заспешила:

– Иди, тебе пора… А обо мне не беспокойся. Я переборю себя. Я уже почти переборола! Желаю тебе успеха в твоем деле. И счастья самого большого…

Он просто, с вдруг возникшим чувством свободы привлек ее к себе и поцеловал. Женя повернулась и побежала прочь, взмахивая красной косынкой.

…Самолет набирал высоту. Алексей Ковшов почти физически ощутил грандиозность родины и всего, что происходило на ее просторах. Еще никогда раньше он, Алексей Ковшов, так хорошо и ясно не чувствовал своего места в жизни великой родины в ее титанической борьбе за будущее» (Василий Ажаев, «Далеко от Москвы», 1948).

* * *

Соцреализм. Перековка интеллигенции. Красавица-умница-декадентка решила стать трактористкой: