Фабрика прозы: записки наладчика

Графомания как невроз, как навязчивая страсть к писанию и, главное, к публикации своих сочинений – это детище новейшего времени. Слово едва ли не впервые было произнесено в конце XIX века (в 1893 году – Макс Нордау в «Вырождении» и в 1896 году – в анонимной статье в «Нью-Йорк Таймс», где графоманом обозвали кандидата в президенты, а позднее госсекретаря Уильяма Брайана).

Столь позднее появление графомании неудивительно. Когда писательство стало массовой (да, да!) профессией, когда писатель из «счастливца праздного» стал неплохо зарабатывающим и почтенным профессионалом – тут же появились охотники войти в этот цех.

Графомания в максимальной своей красе, как могучий социально-культурный организм, была учреждена советской системой литературных консультаций. Литконсультанты были при каждом журнале, газете, издательстве. Поток самотека не иссякал. Послать к черту или вообще не отвечать было нельзя, потому что присланный в издательство роман на 857 страницах от руки мелким почерком без полей – формально относился к категории «писем трудящихся».

Несчастный европейско-американский и, наверное, арабский, китайский и индийский графоман получал краткий и строгий отказ или вообще ничего не получал в ответ на свои сочинения. Он так и оставался невротиком-неудачником. Советский же графоман получал вежливое письмо, где его, во-первых, благодарили за присланное произведение. Во-вторых, немножко хвалили. В-третьих, советовали всемерно повышать литературно-художественный и общественно-политический уровень его сочинений. Для чего рекомендовали записаться в кружок или литобъединение по месту работы, учебы или жительства. Он и записывался. Повышал уровень. Посылал свое следующее сочинение. Его опять футболили, но подло писали, что «наблюдается заметный прогресс в работе над фразой, образы главных героев стали полнокровнее». Некоторые отчаивались, но другие продолжали наполнять образы кровью и шлифовать фразу.

Рынок и интернет переучредили графоманию. Появились одноименные журналы и сетевые ресурсы. А там и фестивали. Премии. Ну и издания, разумеется. И даже некоторый успех. То есть технически графомания исчезла. Но плохие писатели никуда не делись.

6 мая 2017

Сорок пять лет назад, 6 мая 1972 года, умер мой отец, Виктор Юзефович Драгунский. Этот день помню во всех подробностях, хватило бы на целый том, на тысячу страниц мелким шрифтом.

10 мая 2017

Умер Даниил Дондурей. Великий человек. Чистейшая душа и отважный созидатель культуры. Мы еще не поняли, кого мы потеряли. Мне выпало счастье много общаться с ним. Это было то прекрасное, что наполняет жизнь смыслом. Из меня вынули кусок. Прощай, Даня мой дорогой.

14 мая 2017

Сегодня прощались с Даниилом Дондуреем. Панихида в ЦДЛ, в Большом зале. Много народу было. Не меньше тысячи человек прошли перед гробом. Человек двадцать выступили с прощальными речами. Значит, помнят и ценят. Это хорошо. Но как ужасно, что Даниила Борисовича больше нет.

Он был подвижник, Дон Кихот, бескорыстный и неустанный борец-просветитель, добрый, улыбчивый, всегда благожелательный, уважительный к своим подчас бесстыдным оппонентам. Но самое главное в нем – он был поразительно умен. У него был исключительно мощный интеллект. Он понимал, что происходит в самых глубинах национального сознания и бессознательного, он видел механизмы и инструменты, с помощью которых смыслы становятся действиями, а слова и картинки – реальностью. На опыте своих исследований – а он был выдающимся социологом искусства – он знал и видел, что культура первична, что она и есть базис, а над нею надстраиваются политика и экономика. Он говорил, что именно в пренебрежении к культуре, в незнании ее механизмов и коренятся все наши тяжелые социальные и хозяйственные проблемы…

Он был умен и совестлив – поэтому он был в оппозиции. Не режиму, нет – он всегда был готов работать и реально работал с властью. Он был в непримиримой оппозиции невежеству, тупости, мракобесию, безграмотности, умственной лени, поиску простых решений. Поэтому его жизнь – жизнь светлого ума – была так тяжела и трагична. Слишком много темноты было вокруг.

Господи, а сколько моих статей он напечатал… и рассказы тоже. Кажется, еще до того, как вышла первая книга… И встречал нас с Олей у дверей Дома кино с пропусками на фестиваль…

23 мая 2017

Когда великого художника много, он утомляет. Даже Вермеер, хотя его вообще очень мало – 34 картины. Но когда одновременно – замечаешь, что свет всегда падает из окошка слева и т. д. маркетинговые штучки. Утомляют Шагал, Сутин (предчувствую его большую утомительную выставку в Москве в октябре), Боттичелли, Гоген; всё начинает казаться самоповторяльным.