Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы

86. Н.И. Греч – Ф.В. Булгарину

5 июля 1846. СПб.

Любезнейший Булгарин!

Благодарю тебя за письмо и за статью¹. Я думаю, что статью пропустят, ибо в ней нет ничего предосудительного. Только не знаю, как вечером поймать М[усина-]П[ушкина]², если Фрейганг заартачится, а послать в ценсуру в рукописи, значит обречь ее на запрещение. Я рад, что мне не вымарали ничего в статье о твоих Воспоминаниях³, которые, скажу тебе искренне, принесли мне большое удовольствие. – Статью о Париже нечего посылать к мин[истру] ф[инансов]. Она совершенно противна политическим правилам и позволена быть не может. Кажется, прошло время монополии московских пьяниц и обманщиков, которых защищает г. Савин⁴ и которые на выставках показывали одно, а публике продавали иное. Только то не хорошо, что изменения в тарифе последовали летом, среди навигации, когда многие купцы уже заплатили пошлину по прежнему тарифу. Многие оттого совершенно разорились.

Ты и Алеша ошибаетесь, думая, будто бы я запретил ему ехать в Мадеру. Я не запрещал, а высказал свое мнение, что в благорастворении Германии, на водах Эмса, которым я обязан двукратным спасением жизни, можно попробовать вылечиться, а Мадера должна быть употреблена в крайности. Да и по силам ли будет предпринять плавание с семьею по океану? Англичанам – это дело иное. Впрочем, я предоставил все это на его волю и спорить и прекословить не стану. А вот что худо. В Риге скотина Тимм, в намерении задержать их дома, выдумал привить Кате⁵ оспу, чем задержал их в [нрзб.] время лишнюю неделю на севере, на песчаном берегу поганого штранда⁶, тогда как бы они провели эти дни на Рейне. Наделают глупостей в Риге, а там хватайся за Мадеру.

Я работаю над «Пчелою» охотно и легко; только иногда бывает очень скучно и грустно, особенно когда дело зайдет о птицах, как говорят немцы, von Vögeln⁷. – Hinc illae lacrimae⁸. Я был у Мальвины Беренс, но дом, где она живет, – женский монастырь. Там услаждали жизнь намазанною деревянным маслом морковью, заменяющею католический godemichet⁹. Появление существа в брюках приводит всех в страх и смущение, и я выбрался как можно скорее. Да и что за глазоебничанье: выпишу сюда свою Désirée из Rue Pigalle¹⁰, давай отводить душу и прочее. Вот если б французы походили на своих самок, я бы не стал бранить их, а то вообрази 34 миллиона Моннеронов, Кулонов, Сен-Тома, Сен-Жюльенов¹¹, Плюшаров и т. п. Желал бы я очень, чтоб ты пожил с этими канальями. Тогда бы ты увидел, что они такое.

Вчера был у меня Ольхин и осведомлялся, как «Пчела» поведет себя к Академической газете, если он возьмет ее на откуп. Я отвечал, что Академия нам не делала ничего, кроме пакостей, но что мы ссориться с газетою не будем, не будем даже упоминать о ней (ибо горький опыт научил нас, что брань «Пчелы» обращает внимание публики на негодные издания) и постараемся, чтобы она скончалась своею смертию от глупости своих редакторов. Он перепугался и начал уверять, что лучше возьмет «Пчелу». На это отвечал я ему, что не могу ничего решить без тебя и что по приезде твоем мы поговорим.

Наконец Уваров граф. Не отвалится ли эта пиявица? Графское достоинство дано еще гофмейстерине Барановой¹² с детьми. Говорили и о Перовском, но это не подтверждается¹³. Врали выдумали в день свадьбы¹⁴, будто пришло известие о смерти короля Виртембергского¹⁵, и переполошили всю публику: дома очень полная иллюминация, которая была великолепнее, нежели когда-нибудь.

Я там не был pour ne pas faire de mauvaises rencontres¹⁶.

Сию минуту получил Академическую газету. Шихматову и Мусину-Пушкину дали Александра, а Комовскому¹⁷ 3-ю Владимира¹⁸.

Прощай! Несут корректуру.

Твой Греч.

Кланяйся всем твоим.

Покровский¹⁹ пил 10 дней и воскрес.

—