Фаюм

Такой ужас она испытывала прежде единственный раз в жизни, и ничего жутче не было никогда. Той зимней ночью почти два года назад она проснулась и через зал, где спала бабушка, тихонько прошла в уборную, а оттуда на кухню – выпить воды. В родительской спальне, где стояла и Сережкина кроватка, было тихо. Свет в коридоре она не включала, за окном кухни неподалеку горел уличный фонарь, белоснежный декабрьский воздух рассеивал его свет – и воздуха, и света казалось достаточно, чтобы разглядеть чайник и налить в кружку воды. Было прохладно, Маруся хотела скорее вернуться под теплое одеяло. Но уже в дверном проеме своей комнаты, где-то на границе между явью и сном, она остановилась – вдруг узнав в полумраке, что в ее кровати спит маленькая девочка. Она сама. Почувствовала, как спящая посапывает во сне, опознала, не подходя, ее затылок и руки, обнимающие подушку. Она спала в своей кровати. Она стояла в дверях комнаты. И не могла пошевелиться. Выключатель был под рукой, но свет нельзя включать. Что будет, если спящая девочка проснется, повернется, взглянет на нее? – мелькнула мысль. Маруся поняла, что их сердце просто разорвется от ужаса в то же мгновение. Она села, прислонившись к дверному косяку, стараясь не дышать даже внутрь, сжаться меньше себя, не шевельнуться. Так и уснула тогда прямо на полу, а потом что – не отец ли отнес спящую дочку в кровать?.. Он пожурил ее утром, зачем улеглась зимой на голых досках, да еще и в дверях, но что она могла тогда ему ответить? Никому ни в прошлой, ни в этой, ни в любой будущей жизни рассказать о таком было невозможно.

И вот теперь здесь, на чердаке, она замерла, как той ночью, будто прибитая к воздуху, не имея никакой физической возможности пошевелиться. Кто-то, значит, знает, что она ходит сюда. Кто-то, значит, смотрит за ней. Разглядывает со стороны чародейскую девочку. Издалека или поблизости? А что, если он и сейчас тут, за спиной, в полумраке? Что ему надо от меня, зачем он меня выслеживает? И нельзя ведь даже оглянуться, осмотреться. Однако в самой глубине своего страха Маруся чувствовала какое-то крохотное пульсирующее и сладкое ядрышко, чувство тайны, необыкновенного, чувство чуда. Она стояла и просто смотрела на лежащие друг напротив друга картонки. Потом шагнула вперед, чуть наклонилась, задержав выдох, протянула руку и выложила на поле свою вторую землю. Затем коротким взмахом указала белой компаньонке цель для атаки. И замерла в ожидании того, что сейчас должно случиться, – плохого, страшного, хорошего, злого, счастливого, любого. Однако ничего не происходило. Приглушенно шумела улица далеко внизу, пылинки кружились в солнечных лучах у слуховых окошек, где-то в доме едва слышно играла музыка. Ничего не происходило. Маруся повернулась и не оглядываясь пошла прямо к двери. Вышла, накинула замок, повернула ключ, вытащила, подержала его в ладони и повесила за шнурок на привычное место над ящиками.

Во вторник после второй смены Динка спросила ее: «Пойдем, может, на чердак еще заглянем, помнишь?» – «Да что там делать? – Маруся мотнула тугими косичками. – Скучное. Давай лучше завтра пораньше на Таборку сходим». – «Ладно, как знаешь. – Дина пожала плечами. – Я домой тогда, что ли. Простившись с подружкой и для верности поплутав чужими дворами, Маруся вернулась к таинственному старому дому и не раздумывая поднялась наверх.

Она и сама не знала, что же ей хотелось там увидеть: чтобы что-то было или чтобы не было ничего. Но когда она взглянула на поле, то обнаружила, что ее кошка так и не сумела преодолеть зачарованную стену. Она осталась на своем месте и, кажется, совершенно не понимала, что ей дальше делать.

Первую партию Маруся проиграла. Проиграла и вторую. Неизвестный противник бился агрессивно, широко и уверенно, ставил ей ловушки, загонял в ситуации, где каждое ее действие через пару ходов оборачивалось провалом, а сам быстро наращивал силы и безошибочно маневрировал своими колдовскими существами. Он сбивал мгновенными заклятиями ее чары, снова и снова водил ее за нос. Пытаясь осторожничать, Маруся получала один за другим громящие и неотразимые удары, как если бы беспощадный великаний молот вбивал ее жалкое сопротивление в землю по самую маковку. А все ее собственные самоуверенные или самоубийственные контратаки бессильно разбивались о стены верной защиты, накатывали волнами и волнами же откатывались назад, оставляя безвозвратные потери на крышке пожарного ящика с песком. Кто-то играет, а кто-то умирает, думала она, отчаянно и настырно стремясь дотянуться до невидимого врага. Иногда от безнадеги ей даже хотелось сжульничать, переложив дома карты в белой колоде так, чтобы их последовательность дала ей ну хоть какое-то преимущество. Однако всякий раз что-нибудь да останавливало ее руку – как будто, чуяла она, не произнесенный, но неотменный уговор действовал в этом волшебном мире.