Фаюм

В первый раз чародейка смахнула все свои карты с поля хмурым ноябрьским полуднем, а затем побрела в школу, вытаптывая в свежевыпавшем снегу цепочку разочарованных следов. А назавтра, упрямица, вернувшись с заново перемешанной колодой в тайную поднебесную пещеру, она увидела, что напротив уже лежит карта островной земли. Настало время для следующей битвы.

Как же ей хотелось обнаружить того, кто раскладывал карты с другой стороны доски! Увидеть лицо, посмотреть, сколько тот думает над следующим ходом, с улыбкой или же равнодушно снимает с доски попавшего в очередную его ловушку рыцаря. Маруся стала приходить, нарочно меняя время, то совсем поздно, насколько позволял домашний распорядок дня, специально засиживаясь до глухого вечера в библиотеке после второй смены и потом сломя голову бесстрашно мчась по темным зимним улицам в тайное место заочных баталий; в новогодние же каникулы, на которые пришлась развязка второй партии, наоборот, сказавшись, бывало, что на каток, и закинув на плечо старенькие коньки, прибегала как можно раньше, сразу после завтрака. Однако никакие ее уловки не срабатывали, ни разу не замечала она на чердаке ни малейшего следа постороннего присутствия. С поздней осени, когда стало рано темнеть, ей пришлось носить с собой портативный динамо-фонарик. Маленький круг жужжащего света ненадолго выхватывал из темноты то доску, то балку, но никогда не касался ничего подозрительного.

Лишь однажды под начало зимы в дальнем углу появился штабель досок, кем-то аккуратно сложенных, да рядышком древний обогреватель-рефлектор, который хозяева, должно быть, заменили на новый, но не пожелали или пожалели прежний выбрасывать. Кроме этого случая ничего не менялось, ничто не исчезало и не появлялось на чердаке ее третьего дома. Всегда висел на своем месте заветный ключ на шнурке, гостеприимно открывалась от легкого толчка низкая дверь, нагретый центральным отоплением воздух по-родственному принимал девочку к себе. Иногда ненадолго садились на карниз с той стороны слухового окошка голуби, ворковали о чем-то по-птичьи, постукивая коготками по железу, и срывались обратно в свою голубиную жизнь.

10

Данилыч лежал на спине, подтянув ноги, и отрешенно смотрел на купейную дверь. Поэтому, когда она открылась, он еще мгновение отрешенно смотрел на стоящего в проеме Илью.

– Не помешаю? – спросил тот.

– Давай, давай, давай!.. – Встряхнувшись, Данилыч быстро вскинулся и сел, как если бы перед ним материализовался дребезжащий будильник.

– Будешь? – спросил он друга.

– Буду, – так же коротко ответил Илья, устраиваясь напротив. – Не спеши, сейчас проводница кофе принесет.

– Не вопрос. Тогда переждем, а то кто их знает, как у них тут насчет со своим. У нас же, брат, все по-пролетарски – водка. Меня Мира, конечно, пыталась одно время на красное вино переучить… но это для опера дохлый номер. В итоге получилось ровно наоборот – что я ее, невинную, искусил.

– Да, так что там с твоей Мирой? – заинтересованно спросил Илья. – Ты в эзотерику ударился, Данилыч? Или в мистику? Вообще-то я это дело не очень одобряю, оно обычно добром не кончается. Для головы, по крайней мере, а то для чего и похуже.

– Илюха, Илюха! Ты мне тут нерв не разгоняй. Я, конечно, слегка датый уже, но могу сказать тебе абсолютно ответственно и на опыте. Вся мистика – это просто кульбиты твоего собственного мозга, больше ничего. – Он нарисовал пальцем в воздухе какую-то загогулину, которая, видимо, должна была изображать фундаментальную уверенность. – Больше ни-че-го.

– Да? Ладно. Тогда выкладывай все по порядку про эти кульбиты.

По порядку Данилычу давалось, однако, не очень. Он то забегал далеко вперед, то откатывался, заново возвращаясь мыслью к началам своей последней лав стори, то забредал по тропинке мелких деталей в сторону, в какие-то совсем непролазные дебри тенистой березовой рощи за столетним домом его будущей невесты. Проводница принесла два крепких кофе, после чего они закрылись и Данилыч аккуратно извлек из-под полки початую бутылку и пластиковые стаканчики. Запивали яблочным соком. Рассказ побежал по жилам еще живее. Первый вечер, когда он привел ее из вондера к себе. Электрический чайник и телик на кухне, поразившие ее воображение. Первая уличная прогулка в воскресенье, экскурсия по новому миру. Ее и сестер каменные портреты в Банковском переулке. Как она тогда, кокетничая, что твоя гимназистка, говорила, будто вообще не очень-то и похоже. Хотя Люба, пожалуй, да, а вот Надя… Метро, в которое Мира с первого взгляда влюбилась и от неземного величия которого была в совершенном восторге. Первый поздний рассвет, когда они проснулись рядом.