Факелы на зиккуратах (СИ)

– Это было действительно ловко. Демонстрация высочайшей степени преданности, Михаил. Я могу одобрить ваши действия с человеческой точки зрения, наверное, это и оправдывает вас как-то. Но с государственной – сомнительно. Хотя… – Фабиан прищурился. – Никто ведь не находил никаких недочетов в функционировании Госканцелярии, несмотря на сомнительной дееспособности главу в нем. Знаете, я очень хорошо понимаю Аурелиуса. Он жил канцелярией. В принципе, у него ведь и не было жизни помимо нее. Это была похвальная верность своему пути. Жаль, что он оказался неспособным признать, что могут быть и другие. Впрочем, что толку говорить о том, что было бы, если бы, что бы и прочее бы. Я считаю вас одним из самых квалифицированных сотрудников в госаппарате; и я очень хочу, чтобы госаппарат и дальше имел возможность пользоваться вашей квалификацией, вашей последовательностью и преданностью делу и идее.

– Если вы рассчитываете, что в порыве благодарности за то, что вы выдергиваете меня из пропасти забытья, я, – Томазин сжал челюсти, – я буду делиться с вами личной информацией господина Содегберга, вы ошибаетесь.

– Помилуйте, – вскинул голову Фабиан. – Это было бы совершенно несвойственно вам и вызвало бы у меня некоторое недоумение, если бы вы вдруг начали делиться ими. Боюсь, хм, боюсь, я бы даже разочаровался в вас.

Томазин кивнул и опустил голову.

Фабиан наконец осуществил самую юную и самую осуществимую свою мечту: он добрался до дому, принял контрастный душ, не глядя на расход воды, не обращая внимания на то, что индикатор потребления ввалился в красную зону и багровеет, тревожно багровеет; затем он вытирался полотенцами, стоя напротив открытого окна, подставляя лицо сквозняку. И наконец он лег на кровать и раскинул руки, готовясь не к двенадцати – к восьми часам сна, но и этого должно хватить. И долго лежал с открытыми глазами, глядя, как по потолку бродят сполохи света – то прожектор где-то засветил, то октокоптер пролетел, то начало светать.

========== Часть 28 ==========

Похороны Аурелиуса Мелха ваан Содегберга проходили не незаметно, но и не шумно. Все относительно заметные личности сочли нужным присутствовать на них с самого начала и до конца; личности выдающиеся довольствовались краткосрочным присутствием. Поверенный Корпке, который по настоянию Фабиана занимался организацией похорон и панихиды, указал в приглашении на них о строгом, но не официальном дресс-коде. С учетом того, что в столице все, просто все разговоры вертелись вокруг неожиданной, хотя и давно ожидаемой смерти Содегберга, и эта деталь была обсуждена многократно. Высказывались самые разные предположения: от борьбы кланов в Консулате до попытки конституционного бунта до попытки Магистрата забрать побольше власти в свои руки. Но консулы вели себя, как ни в чем не бывало, то один, то другой соглашался на блиц-интервью на какую-нибудь злободневную тему, а о Содегберге вспоминал, только если интервьюер задавал прямой вопрос, не более, но даже при таком раскладе подчеркивал, что это чрезвычайное, но не судьбоносное событие, и все казалось незыблемым; но магистры продолжали поездки, выступления, совещания в соответствии со своими планами, только появилась эта запись в их расписаниях: гражданская панихида по бывшему государственному канцлеру, и ничего больше. И если присмотреться, красноречивой была такая незначительная деталь: некоторые из высокопоставленных чинов попадали на гражданскую панихиду с легкомысленных событий вроде открытия центра детского досуга, а прямо после нее намеревались посетить еще какие-то мероприятия откровенно развлекательного толка.

Кто-то особо умный предположил, что Содегберг попытался инициировать смену структуры власти в республике – вроде как Устав позволял лишить Консулов полномочий, наделить ими Госканцлера, и тогда остались бы десять самолюбивых, алчных до власти людей не у дела, а то и в глубокой ссылке. Идея была не лишена привлекательности, но совершенно лишена связи с действительностью; Велойч, въедливый стервец, больше из спортивного интересу, чем по необходимости, взялся разнюхать, какой идиот предался этой фантазии в общественном месте, а какой – подхватил эту сплетенку и понес ее в массы. Оба человека, точнее, их жены, находились где-то в середине пищевой цепочки в магистрате, причем были достаточно благоразумными, чтобы не скатываться вниз, но недостаточно выдающимися, чтобы подняться выше. Объяснять им, а точнее, их женам, что государственное право и основополагающиие документы следовало бы знать получше, были уполномочены их начальники, но ввиду незначительности деликта дело ограничилось нежестким внушением и небольшим финансовым наказанием. В воспитательных беседах начальники болтунов даже не удосужились упомянуть, что безмозглостью болтунов недовольны выше. И сплетня зачахла на корню. И все затаились, гадая, что произойдет на этой панихиде.