Факелы на зиккуратах (СИ)

В очередной подборке документов, подготовленных Томазиным, Фабиан обнаружил имена Альбриха, Велойча, но и Армушата, и Колмогорова, и еще нескольких людей, а с ними – и наблюдения Содегберга – он был уверен, что Альбрих хочет стать единственным Консулом, возможно даже президентом, и его действия, если рассматривать их не как разрозненные явления, а как системные, после анализа Содегберга подтверждали его мнение. С некоторыми наблюдениями Содегберга Фабиан не соглашался, уверенный, что Альбрих скорее всего рассчитывал на иной исход. Некоторые действия Альбриха он находил непродуманными, что, по истечении дюжины лет, было очевидным. Но Фабиан увлекся изучением того, как Содегберг намеревался противостоять ему – агрессору, захватчику, человеку, жаждавшему стать автократом, и прилагавшему к этому многие усилия. Как и обычно, в духе Содегберга, это было бы пассивное сопротивление, затягивание дела, крючкотворство, обращение в самые разные инстанции, вплоть до международного суда. Едва ли бы такая мелочь Альбриха остановила: Содегберг плел паутину, но и Альбрих едва ли был мухой, скорее шмелем; он порвал бы ее в два счета, если бы не маленькая пакость со стороны интриганов, маленький отвлекающий маневр – практикант, которого подсунули Альбриху. Случай не единичный; Содегберг говорил о восьми-девяти с уверенностью, предполагал еще столько же. Все-таки Альбрих был известный ходок. Любопытства ради Фабиан поинтересовался, что из себя представляли другие практикантики, с которыми пробавлялся Альбрих, и не смог не удивиться: с одной стороны, он тогдашний определенно соответствовал типажу: знойный мальчик, азартный, с очень гибкой моралью, с опытом, но еще не утративший флера юношеской невинности, жаждущий власти над власть предержащим. С другой, он и выбивался из него: те, другие, были декоративными, что ли, предпочитали паратизировать. Признаться, судя по наблюдениям Содегберга, никто не ожидал, что Альбрих не просто отвлечется от того, что происходило у него под носом, но искреннее, отчаянное увлечение Альбриха и его зацикленность на Фабиане оказались на руку его противникам.

– Знаете, я удивлен, что вы попытались меня предупредить, – признался Фабиан Томазину, отодвигая от себя записи Содегберга.

– Я, наверное, должен был сделать это куда раньше, чем та невнятная попытка, – хмуро признался Томазин.

Фабиан пожал плечами. По большому счету, следовало сделать это сразу же, как стало ясно, зачем Содегберг отказывается от одного из лучших практикантов на своем веку и жертвует его Альбриху, которого терпел с большим трудом. Хотя: Томазин был не дурак, наверняка понимал, что самонадеянный мальчишка не озаботится задуматься, если, конечно же, поверит.

– Эх, забавное это было время, – неожиданно весело улыбнулся Фабиан.

Томазин опасливо посмотрел на него.

– Подумать только, сколько эти ребятки всего предприняли, чтобы сделать положение Альбриха как можно более неустойчивым. А я, дурак, считал, что его свергли в первую очередь благодаря мне, а потом уже из-за всего остального, – беспечно пояснил Фабиан и встал. Потянувшись, размяв шею, он спросил: – Хотите кофе?

– Я сделаю, господин Равенсбург, – неловко вставая, неуверенно произнес Томазин.

– Да бросьте, – отмахнулся Фабиан. – Черный, со сливками, правильно?

Томазин засмеялся, отвернулся от него, заморгал.