Факелы на зиккуратах (СИ)

Сколько Фабиан помнил себя, столько он хотел, чтобы никто и ничто не довлело над ним. Ему повезло: семья у него была на редкость славная и миролюбивая, как родственники разругались давным давно, так и не желали мириться, а наслаждались взамен мирной жизнью вдали от других агрессивных родственников. Фабиану неожиданно перепадали бонусы в виде наследства от дяди, которого он совсем не знал, – совсем небольшого, от которого оставалось всего ничего, когда были выплачены все пошлины; либо незнакомые люди могли вспомнить: а-а, тот самый Равенсбург, та самая Фальк, герои, как есть герои. Фабиану и приятно не было, и раздражения особого такие неожиданные воспоминания не вызывали, но некоторые люди, бывшие знакомыми его родителей, могли помочь, посодействовать из уважения к родителям – тоже неплохо. Остальные родственники не пытались влезть в его жизнь, и ладно. И Фабиан был совсем не против: делиться тем, что досталось ему по праву, с людьми, которые не имели никаких прав на его успех и на родство с ним посягали тоже без достаточных оснований, он не желал. Он-то свое честно заработал – или честно получил от родителей в наследство. Фабиан и дружбу отказывался воспринимать всерьез. За исключением Аластера, своевольного прохиндея, который не обратил внимания на желание Фабиана не обременять себя более серьезными отношениями. Остальные довольствовались хорошим отношением, и это устраивало всех. Почти всех – если все-таки не забывать о людях, которые претендовали на место в его сердце, словно так просто было получить доступ к нему, к этому месту. Так что совсем невелик был багаж у Фабиана, с которым он прошагал три с половиной десятка лет, не обращая внимания на людей, довольствуясь их функциями, стремясь туда, куда хотел попасть изначально, ради чего без сожаления поворачивался спиной к очередному этапу своего пути и смотрел вперед. На самый верх, где на платформе, открытой всем ветрам, расположенной настолько высоко, что с земли не разглядеть, не будет ничего, кроме него и неба. И Фабиан был в паре шагов от самой вершины; он готовился то ли к тому, чтобы сделать еще один шаг, то ли к рывку, за который преодолел бы расстояние до самой вершины – получилось бы, не могло не получиться, и все, практически все было готово.

Студта столкнуть с места, на котором он уже обосновался основательно, – дело пары недель. Фабиан очень хотел провернуть это максимально болезненно, максимально публично. Возможно, без него удастся и с Кронелисом поладить. Даже если нет – тем меньше препятствий. Единственным человеком, который мог – а скорее всего и должен был – нанести удар в спину, оставался Велойч. Теперь тем более, что Фабиану в руки попала куда более отвратительная тайна, чем шалости «дамы Летиции». Одно дело развлекаться взрослому человеку, развлекаться невинно, не мешая другим людям, тратя свои собственные деньги и потакая своим собственным фантазиям, и совсем другое – быть жертвой чужих фантазий, да еще в малолетнем возрасте. Фабиан немного смог восстановить о детстве Велойча, многим были его домыслы, но скорее всего, а судя по его реакции, так и наверняка, Фабиан был прав. И вместе с тем Фабиан не собирался жалеть его – ни к чему унижать человека, справившегося с собой, сделавшего себя заново, научившегося жить и даже восстановившего возможность развлекаться. И точно так же Фабиан понимал: теперь в консулате есть место только одному из них. Велойч не простит ему. Никогда, скорее всего, не простит. Не столько того, что Фабиан напомнил ему, что с ним делали в детстве – с этим Велойч если и не справился окончательно, то хотя бы жить научился; но то, что Фабиан знает – это было самым болезненным, самым злым, это не даст ему спать ночью. И бить он будет не так, чтобы ранить, а так, чтобы уничтожить.

И наверное, случись все это годом раньше, Фабиан бы и со Студтом поиграл дольше, и Велойча никогда не задел бы, не ранил, ставя в известность, что и это разнюхал. В самих приготовлениях было что-то мистическое; они сами доставляли Фабиану огромное удовольствие – все эти разнюхивания, изучения, подкрадывания, приготовления, все эти танцы с противником – без них стычки теряли очень много, простые победы воспринимались как что-то несъедобное, из простых поражений он отказывался извлекать уроки – вот еще, чему там учиться? И Фабиан, зная изначально, что выиграет, не мог не выиграть, потянул бы решающий момент, насладился бы предвкушением, посмаковал бы ожидание. Но.