– С вашей стороны безрассудно делать заключения о характере нашего подрастающего поколения на основании только лишь внешних данных, Эрик, – благодушно возразил Содегберг. – Фабиан, принимайтесь за кофе. Сливки, сахар?
– Нет, спасибо, – ровно ответил Фабиан, упрямо удерживая на своем лице вежливую улыбку. А еще ему очень хотелось знать, к чему этот разговор.
– И любовь к аскетичному черному кофе. Я, пожалуй, добавлю сливок. Вы тоже, Аурелиус?
– Я тоже, Эрик.
– Но я еще и ваши характеристики читал, дорогой Фабиан, – промурлыкал второй. Он даже потянулся и похлопал его по колену. – Заставить Армушата признать ваши выдающиеся личные качества и верность этическому кодексу республики – многого стоит. Он тот еще словоблуд.
Фабиан отчетливо слышал желчь в последней фразе. Он бросил быстрый взгляд на Содегберга – тот из-под бровей смотрел на второго. Фабиан снова перевел взгляд на второго.
Тот очаровывал. Он умел. Ненавязчиво, мягко, почти незаметно. В отличие от первого, он не обладал яркой харизмой. Первый – тот смотрелся отлично на трибуне, на передовой, на военных праздниках, принимая парады. Он был на своем месте, когда нужно было завоевать страну. Когда нужно было перетянуть на свою сторону небольшую и очень сплоченную группу, не было никого лучше второго. Когда нужно было вдрызг рассорить небольшую и очень сплоченную группу, не было никого лучше второго. И еще: он был невероятно фотогеничен. Перед Фабианом сидел невысокий человек с кривыми плечами, с длинным и кривоватым носом, с маленькими глазами под тяжелыми веками, но на фотографиях он представал красавцем. И двуликий второй зачем-то очаровывал Фабиана.
Он поинтересовался факультетом, на котором тот собирается учиться, повздыхал о своих студенческих годах, потребовал от канцлера вспомнить, как ему училось, рассказал несколько анекдотов о своих преподавателях и спросил Фабиана о школе.
– Кстати, – промурлыкал он. – В школе не скучают по милейшему ваан Лорману?
– Насколько я могу судить с высоты моего незначительного опыта, любой коллектив с трудом расстается с любым из своих членов, – выдержав необходимую паузу, начал Фабиан. Издалека начал, как и готовился: чего-то подобного он ждал. Пытался убедить себя, что это его возможность. – Но нечасто коллектив не справляется с утратой. Господин ваан Лорман может быть выдающимся общественным деятелем, но в школе он выполнял несколько своеобразные функции. Не самые значительные. Младшие школьники не знали господина ваан Лормана лично, старшие были слишком увлечены своим будущим.
– А средние школьники? – ласково спросил второй.
– Мы… – улыбнулся Фабиан. – Большинству было безразлично. Некоторые вздохнули с облегчением.
– А вы? – второй подался вперед и уперся локтями в колени. Он переплел пальцы и заулыбался сочувственно, мягко, покровительственно, поощряюще. Очевидно, предполагалось, что Фабиан должен был поверить ему.
– Я? Я был рад. Кажется, я отчетливо дал это понять. – Фабиан перестал улыбаться и прищурился. Он подумал мимоходом, что ситуация вроде как обязывала его бояться. Хотелось еще и на Содегберга покоситься, чтобы определить, что тот думает. Но для этого второй должен был хотя бы на секунду отвести глаза.
– И вам нисколько не жалко Леонарда? Он вынужден был оставить дело всей своей жизни, даже отказаться от общества, и живет уединенно, вдали от людей. Вдали от цивилизации, – зачем-то уточнил второй и бросил быстрый и двусмысленный взгляд на Содегберга.
– На государственную пенсию и на государственной вилле? – кротко спросил Фабиан. – Неужели это хуже, чем прозябание в тюрьме в качестве обвиняемого в самоубийстве школьника средней школы и систематическом растлении малолетних?
Содегберг устроился поудобней в кресле. Второй посмотрел на него и снова перевел взгляд на Фабиана.
– Для восемнадцатилетнего выпускника школы вы обладаете впечатляющими знаниями, Фабиан. В сферах, которые скорее всего не преподавались вам на занятиях, – улыбнулся странной улыбкой второй. Двусмысленной – скользкой. Одобрительной – снисходительной.
– Я имел честь учиться в лучшей школе Республики, господин Консул, – Фабиан растянул губы в улыбке. Второй сыто улыбался под его угрожающим взглядом. – Даже если совсем не учиться, из нее можно вынести куда больше, чем из простой школы в глухом селе. Я считал важным учиться.
– Республика считает своим долгом оказывать почести героям, отдавшим жизнь за нее, – естественнным, нисколько не торжественным, не официальным тоном, как будто обменивался малозначительными фразами о погоде, сообщил второй. – Ну или членам их семей, пытаясь покрыть их нужды, – он развел руками и довершил свою улыбку высоко поднятыми бровями, – которых наверняка возникает очень много после такой тяжелой утраты.