Факелы на зиккуратах (СИ)

Фабиан чувствовал это. Никогда не обращал внимания на чувства; существовал – инстинктами, когда нужно было выжить, прыгнуть повыше, когда хотелось побаловать тело. Жил – разумом, когда нужно было оценить перспективы своих решений; подчинял разум то жажде жизни, то иррациональной мечте оказаться не просто первым среди равных – первым и единственным. Чувства в таких обстоятельствах только мешали. Что они, помогут забраться еще на один этаж, одолеть еще один лестничный пролет? Что они, защищают? Скорей наоборот, удерживают, заставляют осторожничать. Фабиан столько времени держал их под контролем, считал, что укротил полностью, никогда не обращал на их вялые трепыхания до того момента, как наглый мальчишка обозвал его пятым павлином и начал обращаться с ним, как со служкой, чтобы в следующую секунду дать понять: помню-помню, вы тут вроде как власть имущий, ну-ну. И словно плотину прорвало. Он заполучил его в свое безраздельное пользование, и это было самой простой победой. Другие, пробиравшиеся в его жизнь раньше, пытавшиеся занять место в ней, цеплявшиеся за него когтями, зубами, чем угодно, проявляли куда больше ловкости на самом первом этапе; их было куда трудней завоевать: их опыт был несоизмерим с опытом Абеля – его отсутствием. Абель, наивный мальчишка, долго не понимал, что все те танцы, которые выплясывал вокруг него Фабиан, – это триумфальные танцы, и плевать бы ему на это. Все эти условности вроде флирта, ухаживаний, приручений хороши для тех, кому есть от чего отталкиваться, у Абеля же было не то прошлое, в котором находилось место этим ритуальным играм. Он и принимал Фабиана как хорошего друга, как очень близкого друга; неожиданно осознав, что мотивы, по которым Фабиан ошивается рядом, совсем не бескорыстны, Абель попытался оттолкнуть его – не мог не сделать этого, совесть бы не позволила, и был ведь искренним, старался настаивать, но его желания заключались совсем в ином, не в последнюю очередь – в желании защитить себя. Фабиан видел это – и упорствовал, насаждал свою волю, потому что был уверен: она не противоречит воле Абеля. Хотя даже если и противоречила, что с того? Не был бы он собой, если бы не сумел убедить Абеля в верности своего решения, а от попытки расстаться полюбовно – отказаться. И когда он сидел в студии рядом с Аластером, напротив Марины Вейсс, когда это слово неожиданно сорвалось с его языка, когда Аластер произносил свою тираду, Фабиан осознавал всем своим существом, что совершил куда больше, чем намеревался, что отныне они – одно; и даже когда Абель ругался, плевался ядом так, что Велойч бы обзавидовался, они оба понимали: отныне они – одно. И, наверное, тогда Фабиан ощутил нечто незнакомое, о чем не задумывался, на что не обращал внимания, о чем если слышал, то отмахивался пренебрежительно: он чувствовал, мог обозначать свои чувства, чувствовал и то, чем жил Абель.

Он гордился Абелем. Читал записи в его блоге – гордился. Связывался с Елфимовым, интересовался, как дела в том или ином проекте, как бы между прочим осведомлялся и о проектах, в которые был включен Абель, – и гордился. Потому что несмотря на болезнь, Абель не отказывался и от своих занятий. Говорил с медперсоналом в медицинском центре, в котором был размещен Абель, – гордился: мальчишка отказывался унывать, хотя бы прилюдно не позволял себе слабость. Гордился им, когда они оставались наедине, и Абель давал волю дурному настроению, капризничал – но осекался, затыкал себя, заставлял успокоиться и извинялся. Когда сам Фабиан увлекался рассказами о том, что сделал, что хочет сделать, забывал обращать внимание на Абеля – он, ловкий оратор, способный манипулировать любой аудиторией, наедине с Абелем враз утрачивал всю свою ловкость – и в ответ слышал что-то вроде: «Ты помещением не ошибся? Это тебе не студия первого инфоканала», или: «Визионерством занимаются в часовне в главном комплексе, ты, главный павлин», или что-то иное, – он гордился. Абель становился неотъемлемой частью его жизни; Абель уже стал его сердцем.

Но врачи, осмотрительно подбиравшие слова понейтральней, признавали, что очень недовольны тем, как проходит лечение. Штучные лекарства не действовали; проверенные методики давали сбой. Медперсонал уже был вынужден отказаться от двух сетов антибиотиков, которые после тестирования гиперкомпьютером центра казались эффективными: даже с учетом особенностей метаболизма, даже с учетом основной болезни Абеля эти антибиотики действовали либо слишком слабо, нисколько не помогая, либо слишком сильно, отравляя Абеля.