Факелы на зиккуратах (СИ)

– Как интересно, – протянул Велойч и повернулся к седьмому. – У магистров гипертрофировано чувство собственного достоинства, тебе не кажется? Не они снисходят до советников, а советники снисходят к ним.

– Осмелюсь напомнить, консулат обладает бездной возможностей заблокировать любое решение любого совета магистрата. Одной из возможностей является вето отдельного консула, – флегматично отозвался седьмой.

– Которое было применено, дай-ка подумать, три раза. Три раза за всю историю Консульской Республики. Причем во всех трех случаях после соответствующих изменений решения магистрата все-таки были утверждены. Нет?

Седьмой печально смотрел на него.

– А теперь представь. Оппенгейм получает добро от магистрата на обновление магистралей. Консулы изучают план, все дружно говорят, что дело очень нужное, а дело очень нужное, затем они изучают бюджет, говорят, что сумма, которую требует магистрат, слишком щедрая, а давайте-ка мы ее сократим на 25 %. В принципе, учитывая, что Константин не дурак, а ты ведь не дурак, ты эти 25 % изначально в план обновления и вкладывал. А первый, недовольный тем, что Константин отказался собеседоваться с его советниками, накладывает на план вето. Вот такая фигня, – седьмой развел руки.

– Даже на такое намекали? – второй повернулся к Оппенгейму. Тот пожал плечами. – Это было бы самоубийством, Гидеон. Политическим самоубийством. Три случая вето – там было откровенно очевидно, что и проекты слабые, и преждевременны, и ненужны в принципе. Но… – он посмотрел на Оппенгейма. – Первого, даже первого и даже после волнений в сорок седьмом и сорок девятом раскатают в тонкий блин. И никто, и особенно я, за него не вступимся. Еще и подсобим.

– Это если просто ветовать, Эрик. А если для начала предложить свою реформу?

– Реформу магистрата?

– Реформу энерготранспортной сети.

– Еще одну?! – ужаснулся Эрик. Седьмой засмеялся.

– Волнения в сорок седьмом и сорок девятом показали, как несовершенна система, господин второй консул, – печально произнес Оппенгейм, – и ее несовершенство ставит под удар всю промышленную систему севера.

– И первый может преподнести это так, что зарыдают даже стены.

– Просто из-за отказа собеседоваться? – хмыкнул второй, хотя отлично понимал, о чем шла речь.

– Просто из-за отказа собеседоваться с его советниками, – сухо ответил Оппенгейм.

– Кто-нибудь знает, что он затевает? – раздраженно спросил Велойч. Седьмой повернулся к нему. После полуминутной паузы Велойч раздраженно похлопал ладонью по столу.

– Скажи мне, друже, – добродушно пробасил седьмой, – а как продвигаются дела с тем красавцем, который подменял Эраста в легендарной и героической командировке первого в сорок седьмой округ?

Оппенгейм, принявшийся было за десерт, заинтересованно поднял голову. Второй покосился на него.

– Я очень надеюсь, что Содегберг не ошибался на его счет, и мальчишкой можно будет манипулировать, – криво усмехнулся второй.

Оппенгейм отложил вилку.

– Но? – спросил он.

– Но не уверен.

Второй Консул не счел нужным делиться ни с седьмым, ни с другими коллегами, что еще в октябре Фабиан Равенсбург подал ему прошение о прохождении стажировки в его штате. Государственный Канцлер знал, мимо него такие вещи не проходили. Но и он никак не дал понять, что осведомлен. Второй Консул, ознакомившись с личным делом студента Равенсбурга, счел нужным удовлетворить прошение. Содегберг наверняка знал об этом и по-прежнему ничем не выказывал своей осведомленности.